Русская книга о Марке Шагале. Том 1

Одним из моих ближайших друзей был поэт Блез Сандрар. Я всегда немного стеснялся в обществе Аполлинера, хотя он всегда привлекал меня. В то время я жил в «La Ruche», в этой колонии художников, которая состояла только из обветшалых ателье, ставших уже почти легендой. Среди моих соседей был Модильяни, который в то время занимался больше скульптурой, чем живописью. Я был единственным русским художником в «La Ruche», Сутин жил там уже позже. Кстати, он просил меня разрешить ему жить в моем ателье, когда я в 1914 году готовился к поездке в Германию и Россию.

Сутин действительно был таким неаккуратным и непривлекательным, как его часто описывают?

Мне всегда было жаль его. Но, несмотря на это, я не хотел, чтобы кто-нибудь жил в моем ателье во время моего отсутствия, и в день моего отъезда я завязал свою дверь веревкой, т. к. там не было замка. Лишь в 1922 году⁹⁸ я снова увидел это ателье в «La Ruche».

Обложка журнала «Дер Штурм» (Берлин, 1914, № 6) с рисунком Марка Шагала «Пьяница»

Обложка каталога выставки Марка Шагала в галерее «Лутц» (Берлин, 1923)

Херварт и Нелл Вальден в своей берлинской квартире (на стене картины Марка Шагала). 1916

Что подтолкнуло Вас уехать в Берлин?

Аполлинер рассказал Герварту Вальдену о моих картинах. Вальден часто приезжал в Париж в поисках новых художников, которых он мог бы выставить в своей галерее «Der Sturm». Мои хорошие друзья поэт Людвиг Рубинер и его жена Фрида посоветовали Вальдену посмотреть мои работы. И однажды тот попросил меня доверить ему для выставки 150 моих картин и гуашей. Я уже выставлялся в 1913 году в Берлине в «Осеннем салоне» со своей картиной «Голгофа», которую купил у меня коллекционер Бернард Келлер и которая сейчас находится в Музее современного искусства в Нью-Йорке.

Итак, из-за выставки Вальдена я отправился в 1914 году в Берлин, где провел всего несколько дней. Я отправился в Россию, чтобы встретиться с моей невестой Беллой. Я рассчитывал на то, что сразу же вернусь с нею в Париж, а по пути заберу в Берлине деньги, которые выручит Вальден от продажи моих картин. Но началась война, и Париж и Берлин я увидел вновь только в 1922 году. Вальден продал за это время все мои картины, но Германия пережила огромную инфляцию, и все предназначавшиеся мне деньги, собранные с 1914 года, не стоили и гроша ломанного⁹⁹.

Во второй раз с Вами произошла та же самая история, когда работы целого периода были проданы, а Вам от этого не было никакой пользы. Я знаю большое количество этих работ парижского периода до 1914 года, когда Вашими друзьями были Аполлинер и Сандрар. Они сейчас находятся в больших коллекциях, как, например, в Stedelijk Museum в Амстердаме, где для них отведен целый зал.

Не все эти картины – из той коллекции, которую я доверил Вальдену для его выставки. В Париже меня ждал третий неприятный сюрприз. Когда в 1922 году¹⁰⁰ я вернулся туда в ожидании того, что найду все так, как оставил, и найду все мои картины, неповрежденные за 10 лет, меня встретил новый жилец. Во время моего отсутствия вынесли и продали все, что у меня было. Я больше не нашел ни одной вещи.

Маня Гарари, которая два года назад провела в Москве несколько недель, рассказывала в своем выступлении на Лондонском радио, которое было напечатано и в «The Listener», что она видела некоторые картины, которые Вы написали с 1914 по 1922 год в России. Вы могли вообще отдаваться искусству во время войны и революции?

Это был один из ужаснейших периодов в моей жизни. Когда я вернулся из Парижа в Россию, я обнаружил, что атмосфера здесь полностью изменилась. Она стала намного взволнованнее, чем была до 1910 года, особенно среди евреев, с которыми я общался до отъезда во Францию. Между тем, увеличилось и число коллекционеров, они стали более заинтересованными.

Вы должны были уже стать ведущим художником, и в первую очередь для молодых художников.