Русская контрреволюция. Белые от Ростова до Парижа

Раз уж мы заговорили о мифах, нельзя не затронуть и вопрос о том, как генерал Краснов был отпущен из-под стражи большевиками под честное слово никогда не сражаться против Красной гвардии. Общеизвестно, что в дальнейшем он уехал на Дон и возглавил антибольшевистское восстание казаков, с легкостью нарушив обещание. Так давал ли он его на самом деле? Большинство историков согласны с тем, что этот факт имел место, ведь освобождали и многих других офицеров, как это произошло, например, с монархистом В. М. Пуришкевичем. Также позволили уйти и юнкерам из Зимнего дворца. И в этом нет ничего необычного: репрессивного аппарата у партии большевиков на тот момент не существовало.

По-иному обстоит дело с оценками данного факта. И зависит это, как представляется, в том числе от формулировок. Так, В. Г. Науменко писал об атамане П. Н. Краснове следующее:

«Ставили ему в вину, во-первых, нарушение слова, им данного в 1917 году, при выпуске из тюрьмы в Быхове, что он не будет сражаться против большевиков. Петр Николаевич говорил, что не считал себя обязанным соблюдать слово, данное большевикам…»

Г. П. Чеботарев сообщает об этом так: Краснов «подписал обязательство не поддерживать связи с войсками» (то есть с казаками 3-го корпуса).

В мемуарах Н. И. Подвойского можно найти следующее свидетельство:

«…От Краснова и от казаков было взято обещание под честное слово, что они не будут бороться против Советской власти».

Похожую формулировку встречаем и у П. Д. Малькова, коменданта Смольного:

«Отпустили самого генерала Краснова, руководителя первого мятежа против Советской власти, захваченного в Гатчине. А он, дав слово не воевать против Советов, вышел на свободу и был таков. Удрал на Дон и стал во главе тамошней белогвардейщины. Вот тебе и офицерская честь, генеральское честное слово!»

А вот в обвинительной речи Н. В. Крыленко звучали такие слова:

«Мы можем вспомнить пример генерала Краснова, который в Смольном клялся словом русского генерала, что он не изменит рабочим и крестьянам; однако после этой клятвы он убежал на Дон и за этот акт нашего милосердия отплатил тем, что на целые версты украсил дороги виселицами рабочих».

Историк В. Ж. Цветков считает, что если Краснов обещал не выступать против трудового народа, то он не испытывал каких-то особых угрызений совести, ведь в его представлении большевики не отождествлялись с народом. К трудовому народу как раз таки можно было отнести казаков, которых он возглавлял.

Да и если посмотреть на социальный состав защитников Временного правительства, то окажется, что это были отнюдь не дворяне, не представители высшего сословия. Те самые юнкера, вставшие на защиту Зимнего дворца, были не кем иным, как выпускниками Петергофской и Ораниенбаумской школ прапорщиков, то есть солдатами-разночинцами, которые проходили ускоренный курс подготовки офицеров и отправлялись обратно на фронт. То же относится и к Женскому ударному батальону, в составе которого были и крестьянки, и простые сельские учительницы.

Как замечает В. Ж. Цветков, с выступлением на защиту правительства представителей военных училищ Петрограда вообще сложилась интересная ситуация. Все они получили директивы от полковника Полковникова выдвигаться на Дворцовую площадь для обороны законной власти. Но в реальности попытку пройти к Зимнему дворцу осуществило только Владимирское училище. Причем юнкера смогли добраться лишь до Петроградского телеграфного агентства. После его неудавшегося захвата владимирцы были разоружены. Впрочем, через несколько дней военные училища, в том числе Владимирское, Николаевское инженерное, частично Николаевское кавалерийское и Константиновское артиллеристское, выступили против большевиков.

Кстати, Керенский осознавал, что юнкера не желали защищать ни его лично, ни Временное правительство, а надеялись, что после его свержения в стране будет установлена сильная диктаторская, национально ориентированная правая власть. Таким образом, он не мог в полной мере рассчитывать на эту силу.