Русская красавица. Кабаре

Жаль только, что Карпуша уже настолько онинелился, что мозгами думать перестал. Ну, какая из меня содержанка? Не создала еще природа такого спонсора, чтоб запросы мои удовлетворить – это ж и сборник издавать бы ему пришлось, и арт-кафе открывать, и коммуналку мою спасать от покупателей, и соседям ежемесячно доплачивать, чтоб не переезжали, потому что жить хочу по-старому: именно в этой квартире и с этими же соседями. Не от того, что хорошо к ним отношусь, а потому что не терплю отныне перемен в моей жизни, возникших по чужой инициативе. До добра такие вынужденности не доводят. По проектам Артура знаю.

– Что скривилась, будто в точку попал? – живо заинтересовался Карпик, когда я прокомментировала его предположения должным выражением лица. – Вы у нас все, девки, побесились. Сонечка, вон, по большому секрету призналась, что хоть замуж и собирается, но шуры-муры с кем-то из прежних еще крутит… Или из новых, я забыл уже.

Вот она, смешная Сонечкина привычка – рассказать о себе всему миру, да так, чтоб каждому конфиденциально, в тайне от остальных. Очень забавно выходит…

– Ну, колись подруга, – настаивает Карпик, – Чем я тебя задел за болезненное?

Спросил, а у самого глазки таким нездоровым блеском засветились, что блевать хочется. Ждет, аж трусится, порцию свежих сплетен, и ладошки потные уже готовит, чтоб ими изумленно всплескивать.

– Фу, Карпик, как меняет нас время и круг общения! – никогда от друзей детства ничего не скрывала, и меняться не собиралась.

Но Карпуша намек мой не понял, и вообще последнюю фразу проигнорировал.

– Так и знал, что сбежишь от него… – заявил таким тоном, будто всю жизнь был экспертом по моим любовным похождениям. – Нинельке даже говорил, мол, явишься однажды в редакцию. Влетит, говорю, выпимши, но держась, будто трезвая, кинет презрительно: «Конченый тип, с ним все кончено!» и появятся у нас в штате нормальные журналисты… Ну так, рассказывай, жалуйся!

– Что ты, Карпуша, у нас все в порядке. Работу для души ищу, – улыбнулась обворожительно, уверенная, что никто и не заподозрит в искренности. – И не пила я сегодня ни грамма. Ты мне лучше расскажи, что у вас с новой концепцией…

– А раньше, помнится, мы друг другу доверяли, – Карпуша пафосно сощурился, и ушел, опечаленный, узнавать о наличии на меня Нинелевского времени. Пока дошел до кабинета, забыл о всех обидах, подмигнул одной из что-то пишущих в блокнотике девочек, остальным сказал, что скоро вернется. Расцвел от их ответного щебетания…

Нинель встретила разъяренной тигрицею. И даже мои искренние ахи по поводу ее отрегулированной в сторону «бизнес-леди» внешности, ничего не изменили. Впрочем, я ей очень благодарна. По крайней мере, за откровенность:

– Без вопросов, – намеренно хриплым голосом, и рублеными фразами говорила она, – Немедля тебя заберу, если не станешь выделываться. Решай сама – готова признать во мне лидера – милости просим, нет – заходи после десяти, кофейку попьем.

– Обпилась кофейку уже. Мне работа нужна. – я тоже честно ответила.

– Тогда так, – Нинель строчила словами, наподобие пулеметчицы: ритмично, монотонно, агрессивно и напористо. – Всех старых своих клиентов восстановишь. Особенно Басика – он после твоего ухода стал неконтактен. Потом, эту свою дерни, как бишь ее… Ну, муж у нее еще такой милый человек… Соседи твои по подъезду…

– Анечкины? – я, конечно, удивилась. – Зачем Анечкиным наши «женские факи»?

– Они сейчас самая модная группа. Нам интервью с ними нужно, кровь из носу. Заказчик есть, осталось согласие звезд получить… Они там с какой-то заумью: журналистам пинка под зад дают… Уломай их до конца недели.

– Посмотрим, – должного азарта относительно Анечкиных я в себе не обнаружила. – Если они не хотят светиться – напрягать не буду. Люди есть люди, имеют полное право. Были б посторонние – я бы не чистоплотничала. А так – свои совсем. Не имею права идти против их воли. Ты ж меня знаешь, я за свободу…

– Забудь, иначе не сработаемся. Что говорю – то и пиши. – Нинель сделалась вся официальная, как официантка в дорогом ресторане.

– Ладно, посмотрим…

– Можешь идти, я тебе позвоню, да, вот еще…

И пошли долгие проповеди относительно коммерческой базы и необходимости ее пополнения. О процентной оплате, о скидках для полезных заказчиков… О заявлении о приеме, которое я тут же под диктовку, как первоклассница, записала, а буквы прыгали и косились, подмигивая, потому что руками я писать разучилась уже, все больше клавиатурою… А Нинель ворчала, что неаккуратный вид официального бланка, и диктовала дальше.

И ни слова, ни слова, не говорила о творчестве. А раньше ведь все мы – горели идеями, изобретали концепции, экспериментировали… И стало ясно: это не Нинель изменилась – это время. Сам процесс работы таким стал. Даже в кулуарах теперь не до выдумок. Ремесленники, твердо стоящие на земле и работающие, как и положено, ради заработков – вот основа современной журналистики. А я тут чужая… Инородный элемент, всем мешающий.

Шла домой и раздумывала, как бы научиться шагать в ногу со временем.