Ну, все. Я пала! Я пала! Нет, не потому я пала, что, сдавшись на уговоры и страдая от вынужденного безденежья, согласилась, и не потому, что громовержец Гавлеев еще не проронил веского слова, не принял меня в свою команду – а на что мне его команда? – и не потому, что Ритуля настаивала и умоляла, и я сказала: ладно! – и с пузом, сказала: будь по-твоему, и Гамлет возликовал, собрались у Ритули, и вознаграждение на сотню больше, чем обещал, я была довольна и Гамлет тоже: он крутился вокруг моего живота и говорил: как я рад! как я рад! ты будешь хорошей матерью – со своим армянским акцентом, я мимоходом покосилась на его член, это был член неинтересного, малограмотного человека, собиравшегося жениться на дурехе, моей Ритуле, и он напрягся, когда согласно сценарию должны мы были выступить дуэтом, я поняла, что дальше проступит слепая ревность, румынская мебель, дом в Ереване – ну и съезжай! – а пока армяшка поглаживал мой живот и восхищался выпуклостью беременных линий, и спрашивал: а мы его не потревожим? такой, знаете ли, деликатный, да нет! смелей! – а рядом милая Ритуля, о которой он даже позабыл в жадной страсти к свежатине, восторгается нами лживо, им обоим дорого обойдется, а мне что? – я свое дело знаю, хоть и короткий член у этого Гамлета, и я подумала: а у шекспировского – какой? почему драматурги не указывают этой существенной детали? почему вообще это мимо них, будто все не вокруг этого, или мне так кажется, только скорее, казалось, потому что теперь, обладая другими неотложными заботами, мне так не кажется, и я подумала, когда он деликатничал, мол, не потревожим ли мы покой: вот и вытяни его, как штопором, а? – подумала и сказала: как жаль, милый Гамлет, ереванский вы человек, что у вас хуй не штопор! – а они, восточные люди, волосатые, мохнатые, это я, впрочем, люблю, с Дато спать, как с медвежонком, но имеются недостатки: обидчивы. Как нальется глаз, да только мне не страшно, не обижайся, Гамлет, а Ритуля: ха-ха-ха! – ей это еще отольется, с брильянтами в ушах, дуреха, а она говорит: а что мне таким мужиком разбрасываться? Я к нему в карманы заглядывала: там меньше четвертака бумажки не встретишь, и они так смяты небрежно, будто трюльник, а я девушка непритязательная, хочу замуж, и он поверил, что он – первый, ага, они глупые, вот и хорошо! но просит ее: сведи, слушай, меня со своей подругой, а как свела, так сразу насторожился, особенно как я к ней, соскучившись, потянулась, ну, думаю, в другой раз, а он спланировал на свежатину, с пузом, возгорелся, да ну! даже надоело, а потом пили шампанское, мой брют! – и я сказала: только чтобы был брют! – такое условие, и он по Москве на такси два дня искал, я сказала: надо знать, где искать, ереванский вы человек! – он обиделся, до чего они обидчивы, слов нет! вы, говорит, зачем так говорите? а мне что: хочу и говорю, но сидим тихо-мирно, пьем шампанское, и Ритуля, моя бывшая отступница, спрашивает: ну, что, обошлось у тебя? И хочется ей услышать, что обошлось, утихомирилось, а про поле она знать не знает, шума не было, Егор с Юрочкой языки проглотили, пугнули мальчиков, и правильно сделали! Разошлись, разгулялись по буфету, а как цыкнули, сбледнели с лица, и я, потворствуя ей, говорю: обошлось, – а она говорит: значит, жизнь продолжается? Ура! – и чокается шампанским, а Гамлету, – объясняет, – очень журнальчик понравился, раритет, он его за большие деньги приобрел, Гамлет блаженно кивает, молодец, говорю, не жалей денег, он в гостинице Берлин проживает, я, говорит Гамлет, как увидел, что такая красавица, обалдел, а Ритуля говорит: представь себе, это моя лучшая подруга! – вот и вышел мне гонорар в ночь с армяшкой, одна польза, остальное – вред, ну, ладно, а он говорит: вы прямо красивая, как иностранка, там на карточках, у меня, знаете ли, даже… знаю! знаю! – поздравляю, говорю, сейчас побегу в ванную, шутка, он крутит головой, чувствует своим косолапым сердцем, что обидное говорю, но не понимает, а Ритуля за него обижается, будто уже жена, заранее, на всякий случай, Ритуля прохаживается без одежд, хороша ты, милая моя, хороша, и пальчиком, пальчиком наяривает, Гамлет напрягся, морду бить будет, ах, наперед все знаю, по залупе умею гадать, дай погадаю! – а он: ты не шутишь? Ритуля не выдержала: хохочет, а я говорю: не шучу, мне только краем глаза увидеть, и сразу скажу, кто твои родители, какого цвета волгу имеешь, сколько лет жить будешь – смотрю: глаза настороженные, неискренние – жулик. Мне невыносимо весело, а он огорчается, мужиков вообще ничего не стоит огорчить, это Ксюша у нас мастерица, а Вероника потирает ручки, слушая про то, как мужик лажанулся, а я говорю: а чего это у вас армянки такие некрасивые, и Гамлет опять огорчается: нет, перечит, они красивые! а если красивые, говорю, то зачем в Москву свататься приехал? – а он говорит: они гордые очень! Знаем мы таких гордых, чем страшнее, тем больше гордости! Неинтересно. Вот, думаю, и подходит мой срок. Да только погодите: я вам напоследок рожу! Но сомнений много. Станислав Альбертович тоже стал недоброе подозревать, мне в глаза на консультациях робко заглядывает и уже не поздравляет, не спешит с поцелуями, и охладел доктор Флавицкий, что это вы так индифферентны, доктор? Работа, жалуется, заела, да и знаете ли, в суд на меня подали, одна пациентка, семнадцатилетняя сопля! Скажите, пожалуйста! Наглость какая! Я говорю: кто будет – мальчик или девочка? Вроде бы мальчик. Но без гарантии. Я говорю: больно он куролесит! Флавицкий печально: ну, значит, пока все в порядке.