Русская критика

Свириденков известен в Смоленске. А вот о Сенчине говорят уже как о самом ярком представителе своего поколения (его опекает профессор Литературного института А. Рекемчук). Именно в сочинениях этого автора есть, на первый взгляд то, что делает его идеологически и эстетически приемлемым для всех. Рекемчук «феноменом Сенчина» называет правдивость: «Он не замолчит, покуда не выскажется до конца, покуда не расскажет всей правды». И он «высказывается», групповой акт насилия над любимой девушкой сенченский герой переживает «как плевки прозревшего на икону», вместе с физиологическим «освобождением» искуская из себя восторг — «Нет больше бога!. И нет больше раба!..» Такова эта правда, ничуть не смущающая специалиста по выделке молодых писателей. Но, собственно, какова же его «предельная честность», так привлекающая нынешних оценщиков литературы? Сенчин выдает себя за реалиста. Он пишет просто, скупо, но я бы сказала и топорно. Он пишет о пьяных, обкуренных, угнетенных суицидными порывами молодых людях. Его герой, учится ли он в Литературном институте, работает ли в торговой фирме («Афинские ночи») — это всегда один и тот же, усталый и примитивный герой. Сложенные простым арифметическим способом, они, тем не менее, приводят критику к «пониманию маргинализации всего народа» (А. Рекемчук), приводят критику к выводам, что, как и у героя Сенчина «нет будущего, так нет его и у России в целом» (М. Золотоносов). Очевидно, что именно это отношение к России и ее народу делают Сенчина столь востребованным «лидером поколения».

Сенчин зафиксировал деградацию человека — человека столичного и провинциального. Сенчин с необыкновенной ловкостью написал большой цикл «алкашных историй», от лица героя произнеся слова: «Пей водку, — вот и все, что тебе предлагают. — Пей и не лезь». Он написал «мутное, похмельное лицо своего поколения». Критика заметила — «Время идет. А герой у Сенчина все тот же». Но это почему-то не настораживает. Не настораживает эта писательская пробуксовка, где водка и травка снова (как и у Свириденкова) почти все определяют в жизни и в сознании. Собственно, вся правда и весь пафос Сенчина — это «мордой в грязь» и «мордой о стол». И так на четырехстах страницах его книги «Афинские ночи». Только помоечный колорит и зловонное дыхание, идущее от написанных им страниц почему-то выдается за реализм. А читающаяся столь явно тоска его героев по телевизионно-рекламному стандарту жизни, страсть почувствовать себя хозяевами жизни, предпринимаемые потуги к получению наслаждений незаметно делают свое дело, являясь скрытыми ценностями автора. И этот писатель определяет поколение? Писатель, рассказавший о первой любви к первой девушке через акт гнусного насилия над ней, в коем и сам «возлюбленный» принимает самое скотское участие. Писатель, знающий только гадливо-отвращающее чувство к женщине (будь то мать, подруга, возлюбленная). Писатель, у которого, как впрочем, и у Свириденкова, нет ни веры, ни любви, которому отвратителен сам человек — и будет представлять молодую прозу в литературе в качестве ее флагмана?! Неужели нам нужно было пройти такой трудный и долгий путь, чтобы, в сущности, вернуться все к тому же перестроечному чернушному герою конца восьмидесятых годов — герою так называемой «другой прозы» — уроду, с низким уровнем интеллекта, с размазанной волей, с гаденькими чувствами? Увы, но именно в Сенчине мы видим, как проросли плевелы, ядовитые сорняки литературы прежнего поколения чернушников. Сенчин и ему подобные — это их литературные дети… Они удивительно бесчувственны и беспечальны. Они холодны и расчетливы. Они и не хотят, чтобы их любили.