Русская кровь

– Амнезия.

– Я не медик. Но по моему, это лечат. В привычной обстановке, с друзьями и близкими, люди восстанавливаются…

– Угу. Спасибо за совет. Теперь бы понять, какая обстановка для меня привычная. И где эти хреновы друзья.

Кириллович веточкой пошевелил угли. Уже без тени улыбки ответил:

– Всё зависит от того, кем ты был раньше.

Я убил комара, поёжился, накинул досохшую куртку.

Замкнутый круг выходит… И слишком мало деталей в «пазле».

Активизируем логику. Пусть я неплохо владею оружием. Умею выкручиваться, когда прижмёт…

Кто я, спецназовец?

Допустим.

Хотя габариты у меня не особо внушительные. Важно это для спецназа? Не помню.

Чем я занимался раньше?

Закрыл глаза. И сама собой всплыла из памяти физиономия Виталика. Гореть ему в аду!

Ух. Только не это… Всё моё нутро против! Я точно не был на их стороне. Не служил в полиции или «обороне»!

Значит… Стоп, не торопиться с выводами.

Судя по шмоткам, в которых очнулся – бродягой я тоже не был. И вероятно, не такую уж скудную вёл жизнь. Сто баксов на карманные расходы…

Кто же я?

Точно не американец. Я здешний…

Как я оказался там, у опушки? Кто или что меня туда загнало?

Никаких подсказок.

Только странные слова-миражи «Подполье», «Сопротивление»… Я знаю об этом так мало. Может старику известно больше?

– Кириллович, – осторожно начал, – Наверное, ты кое в чём прав…

– Я всегда прав, Денис, – широко зевнул он, – Особенно с утра… Давай отдыхать. Утро вечера мудренее.

Глава 14

Холод. Ночь.

Тихо в городе. Пусто кругом… Глазницы домов – мёртвые, слепые.

Ни один листок не шелохнётся на деревьях, ни одна ветка – будто они вырезаны из камня.

Я иду посреди улицы. Миную тени деревьев, пролёгшие поперёк тротуаров. Нельзя их касаться. Они – плотные, густые, как смола. Островки непроглядной черноты.

Я знаю, тьма – коварная штука. Угодишь и уже не спасёшься. Как трясина, как пропасть – оттуда нет возврата…

Иду, ускоряя шаг. Впереди, над крышами маячит светлая полоса. Там начинается утро. И я обязательно его увижу. Если отыщу тропинку среди теней…

Вот широкая площадь, озарённая мертвенным лунным диском. Проскочить её и за серым кварталом покажется красный горизонт.

Осталось немного!

Сердце бьётся чаще.

Я всматриваюсь и разбираю надпись на здании: «БОЛХОВ». Это вокзал. Только поезда отсюда давно не ходят. Жадная пустота глотает звуки моих шагов. Никого кругом – лишь я и она.

Сворачиваю за угол. Тороплюсь. И неосторожно цепляю густую тень. Вязкая чернота тянется за моими подошвами. Я чувствую холодное прикосновение!

Бегу, задыхаясь. Один квартал, другой…

Почему сумерки не становятся светлее?

Я оборачиваюсь.

Длинный силуэт пролег на целый километр. Моя тень. Огромная, жуткая, – словно впитавшая всю тьму по дороге, всю разлитую по городу ночь…

Красный лучик выглядывает из-за крыши. Тянусь к нему и он гаснет. Будто мои пальцы сотканы из мрака. Черными языками ночь вросла в мою кожу.

Тьма – живая. Она смеётся. Сотнями глаз таращится через прорези масок:

«Ты с нами, Денис? Ты с нами!»

Затыкаю уши. И вдруг, среди неумолчного бормотания, разбираю ещё один голос:

– Денис!

Вздрагиваю. Оглядываюсь. Никого кругом. Только я и пустота…

– Денис!

Сердце бешено колотится. Комок подкатывает к горлу.

Я выхватываю нож. И начинаю срезать с себя тьму. Как холодную чешую – вместе с кожей. С красными ошмётками плоти. Открытыми ранами горят на запястье цифры: 321423.

– Денис!

– Я иду… – сквозь боль и страх, сквозь чёрный водоворот, – Я иду, мама!

Кто-то касается моего плеча. Совсем легонько, будто с опаской.

– Эй…

Я открыл глаза. И увидел тревожную физиономию Кирилловича.

– Денис, тебе плохо?

Я вздохнул. Опустил веки. Красная тьма ещё клубилась перед глазами. А голос – такой родной и знакомый – уже растаял. И почти стёрся из памяти… Обидно.

– Эй!

– Всё в порядке.

– Ты стонал во сне…

– Фигня, – пробормотал я. Сел на жёсткой «постели», торопливо задрал рукав куртки.

Ну, да… Чистая кожа. Никаких ран и цифр на запястье. Лишь красные точки комариных укусов…

– Тебя знобит? – озабоченно спросил Кириллович.

– Фигня, – повторил я, выбираясь из логова, устроенного в зарослях боярышника, – Просто холодно.

Было уже утро. Пасмурное, неприветливое. И все таки, ещё летнее.

Я размялся, замахал руками. Попрыгал, поприседал. Быстро согрелся. Чувствовал я себя терпимо. Только зудело после комариных «налётов» лицо. И слегка ломило в спине. Вероятно, последствия ночёвки на свежем воздухе.

Старик уже раскидал маскирующие сучья над ямкой. Теперь колдовал, реанимируя костёр.

Я отправился к реке и умылся.

Когда вернулся, в подвешенных на веточках банках кипятилась вода. Мы позавтракали вчерашними беззубками. Запили их горячей водой.

– В принципе, и кузнечики хороши, – рассуждал Кириллович, отхлёбывая из банки мелкими глотками, – Отрываешь лапки, крылья и жуёшь чистый протеин…

Я улыбнулся.

После беззубок и лягушек, кузнечики меня не шокировали. Я пил кипячёную воду и почти не вслушивался в гастрономические рассуждения старика.

– … мы раньше с одним биологом ходили – тот вообще ел всё, что движется. «Фауна, – говорил, – У нас скудная. Зато отравы почти не бывает.»