Русская лилия

— А вы, мэм? — повернулся Брикстер к Ольге.

Она хотела тоже покачать головой, но тут Эдит вдруг горячо воскликнула:

— Мы постараемся, верно, ваше…

Гувернантка подавилась словом и бросила испуганный взгляд на Самойлова. Видимо, тот предупредил ее, что Ольга желает сохранить инкогнито, да Эдит едва не забыла об этом.

— Мы постараемся, — Ольга попыталась сгладить обмолвку Эдит. — 1 февраля, на закате, у колонн Акрополя.

И у нее закружилась голова от восторга: колонны Акрополя! Неужели она сможет подойти к ним, коснуться их, увидеть мрамор, из коего они изваяны?! Неужели она скоро будет в Афинах?! В сказочных Афинах?!

Скорее бы сняться с якоря! Скорее бы тронуться в путь!

Она готова была соскочить с повозки, которая тащилась, на ее взгляд, слишком медленно, и бежать перед ней к пароходу.

На счастье, дорога теперь шла все время под гору, и лошади, даром что везли так много народу, бежали очень быстро.

Вскоре открылся порт. Англичане начали махать руками, указывая на судно, стоявшее под парами.

— Мы тут сойдем. — Самойлов спрыгнул чуть не на ходу и принял из повозки Ольгу и мисс Дженкинс. — Kabin без нас пойдет быстрее. Счастливого пути, господа! — Он сунул в руку возчика деньги. — Трогай, да поскорее!

— До свидания! Спасибо! Благослови вас Бог! — наперебой кричали англичане. — До скорой встречи! До встречи в Афинах! До встречи в Акрополе!

— Ну, ваше величество? — с улыбкой проговорил капитан Самойлов. — Вы довольны прогулкой?

Ольга протянула ему руку, радостно пожала и воскликнула:

— Скорее! Скорее на наш корабль! Я хочу скорее в Афины!

От нетерпения она и думать забыла про цыганское гадание Эдит, а та тоже не сказала об этом ни слова. Но в путь они отправились только на следующий день согласно плану. И вот, в Архипелаге, вода стала особенно синяя, точно растворенный pierre d’azur, ляпис-лазурь, а за кормой винт взбивал пену, и след парохода переливался такими чудными зеленоватыми и голубыми тонами, что, казалось, так бы и стоял весь день и любовался…

Но некогда было — впереди открылся Пирей, и толпа встречающих, и где-то там, в этой толпе, был Георг.

Ждет ли он ее? Ждет ли он свою русскую лилию… без аромата?

* * *

Когда люди увидели идущий от парохода ялик, в котором на возвышении стояла юная девушка в бело-голубых одеждах, настала мгновенная тишина, которая тотчас взорвалась восторженными криками. Боги Эллады были голубоглазы и золотоволосы — таким же оказалось и это прекрасное создание, облаченное в одежды цветов греческого национального флага, называемого просто «кианолефки», сине-белый. На флаге был изображен белый крест на синем фоне. Белый цвет означал свободу и чистоту, а синий — море. Принятый в 1832 году, после освобождения от турок, он напоминал о многовековой борьбе за свободу, и сейчас беспорядочные крики сменились стройным скандированием этого первого лозунга греческих повстанцев:

— Э-леф-те-ри-я и Фа-на-тос! Сво-бо-да или смерть!

Георг слабо улыбнулся, стараясь не показать изумления. Он не ожидал такого эффекта от появления своей молодой жены. Невольно вспомнилось, как он сам приехал в Грецию… Чуть ли не тайком, под покровом ночи, в пустой дворец, не зная толком, желанен ли он этому народу… А его еще не коронованную супругу встречают всеобщим ликованием, словно ее приезд означает некие неисчислимые блага, которые получат народ и страна. Да, греки любят русских… Православная вера имеет необычайное значение для тех, кто ее исповедует, и привези Георг сюда лютеранку или католичку, встреча могла бы стать совершенно иной — это был бы митинг протеста, а не единодушное восхищение. Для них, демократов до мозга костей, монархия, король, королева — всего лишь символы, охраняющие порядок в стране. И эти символы должны соответствовать народным представлениям о них.

Ольга соответствует как никто другой. А вот Элени…

Публичное появление Элени рядом с Георгом вызвало бы новую революцию!

Нет, мечтать о браке с Элени можно было только по страстной, безумной любви, которую он испытывал тогда, несколько лет назад. И в ту пору, когда люди поверили, что она в самом деле дочь легендарной Мандо Маврениус и Дмитрия Ипсиланти… Потом пошли слухи, что это всего лишь обман. И, вернувшись в Грецию, Георг многое услышал об этом. Итак, Элени оказалась всего лишь авантюристкой… Мавромихалис и иже с ним клялись и божились, что искренне верили княгине Плакентийской, что сами были обмануты… А впрочем, для Георга это уже не имело большого значения. Страсть к Элени не имела отношения к законности или незаконности ее рождения, и эта страсть не иссякла. Оставив жену в Дании, он ринулся не столько проверять, как там без него поживает его королевство, сколько не мог больше выдержать плотскую разлуку с Элени. Она, одна лишь она могла дать его телу желанное блаженство!

Но Георг был разочарован. С чего он взял, что Элени смиренно ждет его в Афинах? Никто не знал, где она находится. Княгиня-то Плакентийская знала, конечно, однако она была в Париже — вероятно, и Элени с ней. Георгу пришлось смириться и ждать приезда жены.