Русская литература от олдового Нестора до нестарых Олди. Часть 1. Древнерусская и XVIII век

Понимаете, как нам сообщал другой известный поэт, если звёзды зажигают, значит, это кому-нибудь нужно. Если исторические факты искажаются, причем искажаются не для потомков, а искажаются для современников, то потому, что определенные категории людей мыслят определенными шаблонами. И чтобы текст находил эмоциональный отклик, вы должны в рамки этого шаблона укладываться. Поэтому человек глубоко христианский принимает эту трансформацию реальности через мясорубку «Чтения о Борисе и Глебе», где Борис абсолютно соответствует шаблону христианского великомученика. И почему мы с вами проходим, собственно, «Сказание о Борисе и Глебе»? Проходим мы его, как я уже сказала, по двум причинам. С одной стороны, причина чисто культурологическая: нам нужно понять, что это за образ, настолько важный для культуры Древней Руси. И с другой стороны, здесь мы с вами видим, что уже в XI веке русский психологизм вполне себе существует. И если мы с вами воспитаны в том, что реализм – это хорошо, то и определенного рода реалистичность здесь будет. А с третьей стороны, я вас пытаюсь приучить к тому, что надрыв – это плохо. И поэтому произведение первого русского национального надрыва – да, абсолютно необходимо посмотреть. Врага надо знать в лицо.

Кстати сказать, а что пишет на сей счет наш дорогой учебник? Я вам в прошлый раз уже рассказывала, что готовила этот курс в обнимку с учебником 1956 года. А у учебника очень сложная ситуация, учебник сугубо партийный, и он должен найти что-то хорошее в религиозном тексте, который, конечно, не церковное житие, а светское произведение на христианскую тему, но всё-таки. Больше того, очень сложная задача стоит перед чиновниками от литературоведения – найти что-то хорошее в собственно христианском непротивлении Бориса и Глеба. Что делает учебник 1956 года? Учитесь, это высший пилотаж! – он в этом видит осуждение княжеских распрей. То есть князь, который позволяет себя зарезать, но не идет сражаться с братом, это хорошо, потому что феодальная раздробленность – это точно плохо. Оценили логику?! А, как вы понимаете, за этим стоит немеркнущая фигура крупнейшего, кхм, исследователя древнерусской литературы, я имею в виду Карла Маркса, который нас осчастливил фразой, что автор «Слова о полку Игореве» призывает к единению как раз перед лицом монгольских полчищ, и эта цитата из Маркса нам въелась вообще во что только можно въестся. И я еще по этому поводу скажу много ласковых слов.

Итак, мы наконец берем текст «Сказания». Как там подается Святополк – понятно. Просто все черные краски, какие возможны, потому что мать Святополка – она же и расстриженная монахиня, то есть закладывается ситуация, что этот человек не мог быть хорошим. Все аспекты, предшествующие еще его рождению, даже предшествующие его зачатию, они все вели к тому, что это должен быть самый что ни на есть негодяистый негодяй. Я уж не буду всё это цитировать.

Есть нечто поинтереснее. Итак, Борис, молодой полководец – уж не посылал бы его Владимир на печенегов, если бы он беспомощным мальчиком! И как нам изображен Борис, когда он узнает о том, что отец его умер и Святополк утаил его смерть, а? Внемлите:

Стал телом слабеть, и всё лицо его намокло от слез. Обливаясь слезами, не в силах был говорить, лишь в сердце своем так размышлял: «Увы мне, свет очей моих, сияние и заря лица моего, узда юности моей, наставник неопытности моей…»

Вы меня зря так серьезно слушаете, хотя уже давно пора смеяться, потому что это говорит литературный герой, прототип которого был полководцем, поэтому «узда юности моей и наставник неопытности моей» – оцените, ну смешно же! Эти вот шаблонные фразы, шаблонные образы… они идут даже в светском тексте, потому что христианский герой никак не может быть другим. Он должен быть таким вот юным, смиренным и так далее. А ведь это только начало его монолога. Почувствуйте, как из этого изо всего у нас с вами пойдет расти Достоевский.

Увы мне, отец и господин мой! К кому прибегну, к кому обращу взор свой? Где еще найду такую мудрость и как обойдусь без наставлений разума твоего? Увы мне, увы мне! Как же ты зашло, солнце мое, а меня не было там! Был бы я там, то сам бы своими руками честное тело твое убрал и могиле предал. Но не нес я доблестное тело твое, не сподобился целовать прекрасные твои седины.

И так далее. Он переживает, к кому ему обратиться, с кем разделить печаль? «Брату, которого я почитал как отца?» – то есть Святополку.