Русская литература сегодня. Жизнь по понятиям

Что ж, как давно и не нами сказано, сон разума порождает чудовищ. Но поклонники метафизического реализма убеждены: «Только за закрытыми дверями есть шанс отыскать выход – все открытые ведут в тупик» (Илья Кормильцев). И только так будто бы можно прорваться к знанию чего-то высшего, недоступного пониманию, «как можно смелее заглянуть в несомненную бездну – нутро русского человека в его скрытом, “сверхчеловеческом” виде» (Дмитрий Ольшанский). А заодно и создать особую, на иную не похожую сверхлитературу. «Историческая бутафория и метафизические декорации новых романов, – манифестирует Олег Павлов, – как будто отстраняют действие от реального времени, но фантасмагорические изображения, нагнетаемый абсурд увеличивают до трагической сути происходящее именно в наши дни. Для современных авторов исследование собственного жизненного опыта переходит в исследование метафизического и всеобщего опыта истории – уже через осознание его значимости. Родилась потребность не в Правде, на чем росла отечественная литература ХХ века, а в Истине».

После таких, – как сказал бы Дмитрий Ольшанский, – «по-хорошему кровожадных» цитат остается предложить читателю сделать самостоятельный выбор, либо приняв, либо оттолкнув от себя метафизическое беснованье, а также и совершить собственный отбор в море нынешней метареалистической прозы, ибо, видит Бог, склонная к тайнописи Людмила Петрушевская не отвечает за фантазмы Ильи Масодова, а экскурсы Владимира Шарова в бездны инобытия и отдаленно не похожи ни на форсированную фантасмагоричность Олега Павлова, ни на гламурные ужастики Валерии Нарбиковой.

См.: МИСТИКА В ЛИТЕРАТУРЕ; ПСИХОДЕЛИЧЕСКАЯ ЛИТЕРАТУРА; ФАНТАЗМ; ХОРРОР; ЧЕРНУХА; ШОК В ЛИТЕРАТУРЕ

МИДДЛ-ЛИТЕРАТУРА

от англ. middle – середина.

Тип словесности, стратификационно располагающийся между высокой, элитарной, и массовой, развлекательной, литературами, порожденный их динамичным взаимодействием и по сути снимающий извечную оппозицию между ними. К миддл-классу с равными основаниями можно отнести как «облегченные» варианты высокой литературы («серьезность light», – по остроумному наблюдению Михаила Ратгауза), усвоение которых не требует от читателей особых духовных и интеллектуальных усилий, так и те формы массовой литературы, которые отличаются высоким исполнительским качеством и нацелены отнюдь не только на то, чтобы потешить публику.

Сам этот термин, в смысловой ауре которого сошлись и отсылки к пресловутой золотой середине, и сегодняшние апелляции к еще более пресловутому среднему классу, вводится впервые. Хотя, разумеется, мысль о том, что, разделяя литературу на элитарную и массовую, мы упускаем из виду и/или оставляем без обозначения ту сферу, в которой они успешно взаимодействуют, уже столетиями носится в воздухе. Так, Ольга Седакова к месту вспомнила стихотворение Пьера Ронсара, где он говорит, что «два разных ремесла, похожие на вид, / взрастают на горах прекрасных Пиерид», под первым понимая высокое, пифическое искусство гениев, а под вторым – рифмачество, самоцельно рассчитанное на увеселение толпы. Но, – продолжает О. Седакова, – Ронсар не останавливается на тривиальной дилемме гениев и рифмачей:

Меж этих двух искусств мы третье углядим,
Что ближе к лучшему – и сочтено благим.
Его внушает Бог для славы человека
В глазах у простецов и суетного века»

– ?и подчеркивает, что именно «третье» искусство, адресуемое не богам, а современникам, обычно пользуется у них успехом, так как молва любит в его творцах «лучший образец обычного, в сущности, человека. Не монстра, не выжженную сивиллу: это просто “добрый малый. Как ты да я да целый свет”».