Русская литература сегодня. Жизнь по понятиям

ПРАВДИВОСТЬ В ЛИТЕРАТУРЕ

Еще сравнительно недавно без поверки искусства действительностью нельзя было обойтись в разговорах о современной литературе. Причем власть и выполнявшее ее идеологический заказ казенное литературоведение все больше упирали на эстетическую составляющую этого понятия, противопоставляя унылой правде факта (ну, например, окопной правде) так называемую художественную правду, рисующую действительность, как и предписывала теория социалистического реализма, в ее революционном развитии, то есть в ее соответствии предначертаниям очередного пленума ЦК КПСС. Оппозиционные же литераторы к этой лукавой диалектике были равнодушны, полагая, что двух правд не бывает и что точность в передаче самых унылых, самых пасмурных жизненных явлений есть высшая добродетель художника, ответственного и перед классической традицией, и перед своими читателями.

«Все минет, а правда останется», – любил повторять Александр Твардовский, и, выходит, ошибался, так как подавляющее большинство правдивых, с потерями и жертвами пробивавшихся к читателю произведений русских писателей советской эпохи невозвратимо ушло в архив, а значит, и не осталось в оперативной памяти культуры. Лампочка, впрочем, успела раскалиться добела перед тем, как погаснуть, породив на рубеже 1980-1990-х годов так называемую чернуху – книги, в которых не было ничего, кроме правды, правды и еще раз правды. Но век чернухи был исторически краток, и уже в 1990-е никто (исключая, может быть, Игоря Дедкова) не пытался критерием правдивости поверить здесь и сейчас создаваемые произведения литературы и искусства. За последнее десятилетие писатели – охотники до правды либо смешались с толпой эпигонов, чья деятельность провинциальна по определению, либо стали мастерами шоковых воздействий, рассчитанных на то, чтобы возмутить читателя или вогнать его в глухую депрессию. И это вызывает идиосинкразию даже у критиков. «Литературное сознание в России, – огорчается, например, Александр Агеев, – перенапряжено – разрядка нужна, некий праздник. В том, что пишут, к примеру, Маканин, Петрушевская, Вишневецкая, оба Поповых, Королев и Мелихов, никакого праздника точно нет: жизнь предстает перед нами голой и правдивой, со множеством тошнотворных подробностей; но неужто нам до сих пор нужна эта правда? Хочется праздника – хоть маленького, и чтобы его не приносил “масскульт”».

С праздниками пока не очень получается. Зато со взглядом на литературу как на самоцельную артистическую игру в самовыражение или как на разновидность культурного досуга – все в порядке, и можно согласиться с Семеном Файбисовичем, утверждаюшим, что «постмодерн в своих наиболее репрессивных формах ‹…› попросту отменил правду как объективный критерий». Что, разумеется, тоже раздражает критиков – особенно, когда они обнаруживают, что за исповедями и проповедями сыновей века (а также его дочерей) не стоит не то что правда, но и самое элементарное знание окружающей действительности. «Я вижу проблему в том, – сердится Михаил Золотоносов, – что пишут просто ни о чем, потому что ничего не знают о реальной жизни. ‹…› Писатели смотрят телевизор, а там ложь, препарированная информация, создающая придуманный образ ситуации. Но именно это становится основой миропонимания наших писателей». Впрочем, призывы к изучению реальности и ее адекватному воспроизведению глохнут на фоне куда более авторитетных сегодня апелляций к чему-то более высокому, более художественному, нежели просто правда жизни. «Для современных авторов, – размышляет романист и теоретик литературы Олег Павлов, – исследование собственного жизненного опыта переходит в исследование метафизического и всеобщего опыта истории – уже через осознание его значимости. Родилась потребность не в Правде, на чем росла отечественная литература ХХ века, а в Истине».