Русская литература сегодня. Жизнь по понятиям

Противополагаясь столь же жаргонному понятию «отстой», понятие «прикольность» вряд ли войдет в нормативные литературоведческие словари. И вряд ли когда-нибудь будет определено с исчерпывающей полнотой. Поэтому тем, кто хочет отличать прикольное от неприкольного, наверное, лучше всего пользоваться емко сформулированным критерием: «Я это распознаю, как только вижу», – который судья Верховного суда США Поттер Стюарт предложил в 1967 году для определения недопустимой непристойности, то есть порнографии.

См. ДОСУГОВАЯ ЛИТЕРАТУРА; ПОСТМОДЕРНИЗМ.

ПРОВИНЦИАЛИЗМ ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ, ПРОВИНЦИАЛЬНАЯ ЛИТЕРАТУРА

от лат provincia.

«Если выпало в империи родиться, лучше жить в провинции, у моря…» – советовал Иосиф Бродский. И, похоже, ошибался. Либо лукавил, так как в жизни того писателя, кого угораздило с умом и талантом родиться где-нибудь в Кинешме или хотя бы даже в Краснодаре, по-прежнему трудно увидеть хоть что-нибудь хорошее.

Журналов там нет или все равно что нет. Издательства, за редчайшими исключениями, влачат жалкое существование, поскольку книги современных авторов в «глубинке» или вовсе не выпускаются, или оседают на магазинных и библиотечных стеллажах исключительно своего, родного края, а продукция столичных Сытиных поступает не вдруг и очень уж выборочно, чтоб не сказать случайно. Власть к местным литераторам обычно равнодушна, протежируя разве только тем, кто, – по словам Александра Павлова, – «пишет книги, возвеличивающие свою территорию и происхождение, в музыке и поэзии предпочитает гимны, патриотические песни и стихи». Что же касается культурного слоя, то он, опять же за считанными исключениями, исчезающе тонок, и никакой Интернет, смеем предположить, не заменит одаренному сочинителю возможностей, которые дает живой контакт как с писателями-единомышленниками, так и с квалифицированными читателями. Вот и выходит, что провинциализм стал в нашей речевой практике синонимом сначала оторванности от общенационального и мирового литературного контекста, а затем и творческой ограниченности, слепого тиражирования норм и мод, которые в столицах давно воспринимаются как архаические.

Не удивительно поэтому, что подозрения в провинциальности стыдятся – как подозрения в худородности. И – так же, как худородность, – чувство собственной обделенности, а то, глядишь, и неполноценности стремятся изжить или компенсировать. Например, заменой обидного слова «провинциальность» на новомодную и будто бы нейтральную «региональность». Либо утешениями (со стороны столичных жителей) и самоутешениями, что провинциальность, мол, не в указании места пребывания, а в уровне творческой личности, так что можно-де быть провинциалом и в Москве, а большим художником, совсем наоборот, в Елабуге. Либо, когда уязвленное самолюбие окончательно берет верх над здравым смыслом, нас начинают уверять, будто «нынче вся современная русская литература пишется в провинции или выходцами из провинции» (Владимир Бондаренко). «Великая провинциальная литература» – такое название дал своей статье ивановский прозаик Виталий Сердюк, а москвич Петр Алешкин и вовсе сравнил произошедший «в последние годы ‹…› небывалый расцвет» именно провинциальной литературы с Серебряным веком: «Сейчас пишутся и печатаются высокохудожественные и высоконравственные произведения, в которых рассказывается о радостях и печалях наших современников, эти произведения в недалеком будущем будут изучаться в школах, этими произведениями будет гордиться Россия, но издаются они в основном в провинции небольшими тиражами и недоступны ни массовому читателю, ни серьезным критикам».