Русская литература Серебряного века. Поэтика символизма: учебное пособие

Для понимания сути тогдашнего синтеза существенно учитывать наименование «дельная поэзия», которое сам В.Г. Белинский прилагал ко стихотворным произведениям вроде вышеперечисленных. И.С. Тургеневу он писал по поводу его поэмы «Параша», «что эта повесть в стихах не понравится тем, кто «в поэзии ищут вздора (то есть прекрасных чувств), а, не дела...[330]. Тем самым прозаизованная поэзия интересует Белинского как творческое воплощение утилитарного начала в искусстве, которое он в 40-е годы так упорно пропагандирует. Злободневные сюжеты с «приговором» социальной действительности, облеченные в стихотворную форму, приобретали отточенность, мысли в стихотворной формулировке, да еще прорифмованные, легко укладывались в сознании, запоминались читателю. Высоко отзываясь о некрасовском «Чиновнике», Белинский пишет, что это «есть одно из тех в высшей степени удачных произведений, в которых мысль, поражающая своею верностью и дельностью, является в совершенно соответствующей ей форме»[331]. Социальному обличению (которому посвящен «Чиновник»), таким образом, получается, сроднее форма рифмованного стиха, чем, допустим, чисто прозаическая форма столь излюбленного «натуральной школой» «физиологического очерка». (Это и понятно, ибо прозаическую очерковую форму эта школа берегла в 40-е годы для беспристрастного наукоподобного социального анализа, а не для социального обличения как такового).

Такие напоминания уместно сделать по поводу одного наиболее характерных опытов прозаизации поэзии в XIX веке. Серебряный век, прозаизуя в ряде своих литературных текстов поэзию, ставил перед собой иные задачи. Прежде всего, разумеется, этого рода опыты укладывались в общий контекст стремления к художественному синтезу как одна из естественных разновидностей такого синтеза. Как писались литературные произведения «наподобие» музыкальных, так писались и поэтические произведения «наподобие» прозаических. Причем одно могло сопутствовать другому в творчестве одного и того же художника. А. Блок параллельно «музыкальным» своим исканиям от лирических излияний «Стихов о Прекрасной Даме» пришел к поэме «Возмездие» с ее отчетливой повествовательной тенденцией, к сюжетным стихотворениям третьего тома (с сюжетикой именно прозаического типа), А. Белый – к стихотворным новеллам посвященной «памяти Некрасова» книги «Пепел» («Телеграфист», «Станция», «Каторжник», «Свадьба» и др.).

В свете рассматриваемой нами проблемы неожиданно конкретизируются сообщения мемуаристов, что Блок «в минуты надежды на возврат творчества мечтал кончить «Возмездие». Ему хотелось увидеть в русской поэзии возрождение поэмы с бытом и фабулой»[332]. В том же свете не удивительно, что современные исследователи обнаруживают в некоторых стихах Блока отчетливое «конситуативное сближение с прозаическим повествованием»[333]. Особенно интересным в ряду подобных наблюдений блоковедов представляется нам анализ известного стихотворения Блока «На железной дороге», проведенный Ал. Михайловым. Исследователь, основываясь на некоторых самонаблюдениях Блока, усматривает в этом произведении «сюжет, близкий толстовскому, но воплощенный в поэтическом произведении»[334]. Особенно характерно следующее замечание: такой сюжет мог быть воплощен в стихах «благодаря поэтической концентрации сюжета и нахождению такой меры условности, когда стихотворение становится как бы конспектом романа»[335]. (Тут нельзя не вспомнить, что «конспектами» упорно и с «нажимом» именовал свои прозаические произведения А.П. Чехов, тот самый Чехов, перед новаторством которого преклонялся Блок.) При этом «На железной дороге» не имеет ничего общего с прозой в чисто формальном плане – это текст, написанный полнокровным силлабо-тоническим стихом с рифмой, а не верлибр. Ал. Михайлов говорит о его близости эпической прозе в семантическом отношении.