Читаем Русская литература Серебряного века. Поэтика символизма: учебное пособие полностью

Именно поэтические принципы развертывания содержания обнаруживаются в результате анализа у таких писателей серебряного века, после революции оказавшихся в эмиграции, как уже названный Б. Зайцев и И. Шмелев, которые не писали верлибром и не сочиняли стихов тех или иных модификаций вообще, продолжая и развивая в своем творчестве традиции русской реалистической прозы, а не какие-либо непрозаические традиции. Поэтическое в прозе (в указанном смысле) проявляется и у других крупнейших писателей интересующего нас периода: Л. Андреева, А. Ремизова, Ив. Бунина (имеются в виду не бунинские стихи, а опять-таки нечто «внутреннее» в нестихотворных художественных произведениях Бунина).

Постановка темы «поэтическое в прозе» лишь a priori может показаться парадоксом. Она имеет свою традицию в филологии. А проза серебряного века дает для ее постановки богатый материал. В первой части выпукло обозначилась важная роль в художественном синтезе творческой стилизации. Но если писателям серебряного века удавалось, например, стилизовать литературу «под музыку», то стилизовать прозу «под поэзию» явно несравненно проще – это явления одного искусства: словесного.

В одном из своих литературно-художественных произведений («Подмастерье») М. Волошин пишет о внутрилитературном синтезе:

Нет грани меж прозой и стихом:

Речение,В котором все слова притерты,Пригнаны и сплавлены,Умом и терпугом, паялом и терпеньем,Становится лирической строфой, —Будь то страницаТацита,Иль медный текст закона.

Иначе говоря, благодаря особенностям связи мыслей, «подаче» их читателю, то есть передаче содержания (эти способы кратко охарактеризованы: «...Слова притерты, пригнаны и сплавлены»), даже тацитовские «Анналы», по Волошину, можно считать поэзией. Даже «медный текст закона», выписанный определенным образом, может под рукой автора с художественным даром получить поэтические качества. Пусть это Волошинское преувеличение, но для «возжаждавшего синтеза» серебряного века такие идеи характерны.

Обратим внимание, что Волошин не упоминает ни рифмы, ни звукописи, ни стихотворного размера – упирая лишь на особые способы выражения мыслей, особое словосоединение. Потому ясно, что «стих» говорится им в смысле «поэзия» (а не «стихотворная конструкция»). Интересно и то, что цитируемое его произведение написано верлибром, то есть в нем самом от стиха как конструкции не осталось практически ничего, кроме записи «в столбик» – что не мешает «Подмастерью» быть произведением поэтическим. Кроме «притертости» и «сплавленности» речевых средств, как необходимого условия зарождения поэзии, поэтической связи мыслей, М. Волошин называет в «Подмастерье» несколькими строками выше и другие:

Стих создают – безвыходность, необходимость, сжатость,Сосредоточенность...

Это все тоже не формально-конструктивные, а семантические условия – то есть сказанное относится не к стихам как таковым, а к поэзии. Стихотворная форма как таковая (размер, рифмовка и пр.) среди этих непременных условий Волошиным даже не упомянута.

Нельзя не заметить, что по сей день ощутима диспропорция во внимании исследователей литературы серебряного века к формальным контактам по линии «стиховая конструкция – прозаическая форма» и к семантическому синтезу по линии «поэзия – проза». Конечно, наблюдения над формой отличаются удобной для исследователя наглядностью, они легко могут быть сопровождены различными подсчетами, легко поддаются схематизации. Но они касаются лишь одной из сторон двуединой проблемы. Их абсолютизация неизбежно влечет за собой искаженные выводы об общей картине изучаемого. Например, в одной из недавних работ обсуждаемая проблема взаимодействия между обоими «крылами» литературы сведена именно к внешней форме и рассматривается в рамках тем «Элементы стиха в структуре прозы» и «Прозаизация стиха»[294]. Даже «симфонии» А. Белого, на присутствие в которых музыкального начала указывает само данное автором их жанровое наименование, трактуются как «проза поэта» и проза с «элементами стиха». О синтезе искусств и не упоминается (что по меньшей мере странно). Между тем художественный синтез никак не сводим к «монтажу стиха и прозы» и «различным вариантам» этого «монтажа».

Перейти на страницу:

Похожие книги

Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное
История Петербурга в преданиях и легендах
История Петербурга в преданиях и легендах

Перед вами история Санкт-Петербурга в том виде, как её отразил городской фольклор. История в каком-то смысле «параллельная» официальной. Конечно же в ней по-другому расставлены акценты. Иногда на первый план выдвинуты события не столь уж важные для судьбы города, но ярко запечатлевшиеся в сознании и памяти его жителей…Изложенные в книге легенды, предания и исторические анекдоты – неотъемлемая часть истории города на Неве. Истории собраны не только действительные, но и вымышленные. Более того, иногда из-за прихотливости повествования трудно даже понять, где проходит граница между исторической реальностью, легендой и авторской версией событий.Количество легенд и преданий, сохранённых в памяти петербуржцев, уже сегодня поражает воображение. Кажется, нет такого факта в истории города, который не нашёл бы отражения в фольклоре. А если учесть, что плотность событий, приходящихся на каждую календарную дату, в Петербурге продолжает оставаться невероятно высокой, то можно с уверенностью сказать, что параллельная история, которую пишет петербургский городской фольклор, будет продолжаться столь долго, сколь долго стоять на земле граду Петрову. Нам остаётся только внимательно вслушиваться в его голос, пристально всматриваться в его тексты и сосредоточенно вчитываться в его оценки и комментарии.

Наум Александрович Синдаловский

Литературоведение
Рыцарь и смерть, или Жизнь как замысел: О судьбе Иосифа Бродского
Рыцарь и смерть, или Жизнь как замысел: О судьбе Иосифа Бродского

Книга Якова Гордина объединяет воспоминания и эссе об Иосифе Бродском, написанные за последние двадцать лет. Первый вариант воспоминаний, посвященный аресту, суду и ссылке, опубликованный при жизни поэта и с его согласия в 1989 году, был им одобрен.Предлагаемый читателю вариант охватывает период с 1957 года – момента знакомства автора с Бродским – и до середины 1990-х годов. Эссе посвящены как анализу жизненных установок поэта, так и расшифровке многослойного смысла его стихов и пьес, его взаимоотношений с фундаментальными человеческими представлениями о мире, в частности его настойчивым попыткам построить поэтическую утопию, противостоящую трагедии смерти.

Яков Аркадьевич Гордин , Яков Гордин

Биографии и Мемуары / Литературоведение / Языкознание / Образование и наука / Документальное