Русская литература: страсть и власть

Александр Раевский, описанный в стихотворении «Демон» («И ничего во всей природе / Благословить он не хотел»), имел на Пушкина довольно сильное влияние ровно до 1823 года. Постепенно созревая и прозревая, Пушкин начинает писать роман, роман в стихах, подражая, разумеется, байроновскому «Дон Жуану», о светском хлыще, который изображает что-то, не будучи в действительности ничем. Роман нужен (во всяком случае, в первый момент, все остальное появляется в процессе), чтобы свести счеты с самым опасным типом человека. Почему этот тип так опасен? Да потому, что делать в России что-нибудь чрезвычайно опасно, обязательно окажешься скомпрометирован. Если ты работаешь на стороне правительства, значит ты продался, наймит. Если работаешь против правительства, значит продался другим, опять же наймит. Если ты пишешь правду, тебя сошлют. Пушкин в 1822 году уже прекрасно это знал, хотя ссылать его было не за что: в конце концов, ода «Вольность» – довольно вегетарианское произведение, даже по тем временам. А вот если ты не делаешь ничего и ругаешь остальных, это практически гарантированная репутация, а иногда и бессмертие.

Более того, практически все герои великой русской литературы, такие, например, как Чацкий, тем и завоевали свое бессмертие, что, ничего решительно не делая, произносили грозные инвективы всем – от Фамусова до Репетилова. И тем не менее Грибоедов сам говорит: мой Чацкий молодцом, расплевался со всеми, да и был таков. Вспомним Рудина. Вспомним Печорина, который ничего не делает, а только говорит гадости об окружающих, но гадости эти так прекрасны и убедительны, что он выглядит победительным героем.

Вот с этой главной проблемой, с проблемой бешеного самомнения при нулевом значении, с этим раздувшимся зеро вступает в схватку Пушкин. Потому что Онегин есть воплощение ненавистных ему качеств, а этих качеств суть два.

Первое – оглушительная бездарность во всем, второе – высокомерие. Потому что именно высокомерие сквозит во всем, что говорит и делает Онегин. Высокомерен его разговор с Татьяной, высокомерно то, что он говорит о семействе Лариных, об Ольге:

Кругла, красна лицом она,
Как эта глупая луна
На этом глупом небосклоне.

Здесь у Пушкина был и личный мотив, поскольку Ольга списана с его сестры Ольги Сергеевны, впоследствии Павлищевой, с ее прелестными золотыми волосами, круглым лицом. Поэтому, когда Онегин говорит гадости об Ольге, он говорит гадости о пушкинской сестре. Пушкин не спускал таких вещей даже персонажу.

«Боюсь: брусничная вода / Мне не наделала б вреда» – все, что он может сказать о добрейшем семействе Лариных, где его принимают с наивным простодушием, стариковской кротостью. А все, что может Татьяне:

Учитесь властвовать собою;
Не всякий вас, как я, поймет;
К беде неопытность ведет.

А после этого, в финале романа Пушкин произносит герою свой собственный приговор – в его голосе звучит настоящее железо:

Дни мчались; в воздухе нагретом
Уж разрешалася зима;
И он не сделался поэтом,
Не умер, не сошел с ума.

Всё как с гуся вода. В результате вся история Онегина – это история катастрофического краха самовлюбленного, пустого человека, которого мы почему-то принимаем за провозвестника новой эпохи, – может быть, именно потому, что узнаём в нем собственные черты. Ведь презирать так легко, так соблазнительно.

Мы все глядим в Наполеоны;
Двуногих тварей миллионы
Для нас орудие одно;
Нам чувство дико и смешно.

Вот образ русского сверхчеловека, который потом воскреснет в Долохове, в Раскольникове, вот то, что Аксенов так точно назвал русским байронитом, байронитом-вырожденцем, если угодно. Это вызывает у Пушкина наибольшую враждебность.

Кто же положительный герой, кто же протагонист? Этой проблеме в русской литературе посвящено очень мало текстов. Пожалуй, наиболее серьезная работа об эволюции замысла «Онегина» – это замечательная статья Игоря Дьяконова 1982 года. Дьяконов был в пушкиноведении гостем. Он профессионально занимался Древним Востоком. Но тем не менее единственная статья, в которой сделана попытка реконструировать сюжет «Онегина» на основании пушкинских черновиков, – это статья Дьяконова и, может быть, соседствующая с ней по времени статья Татьяны Григорьевны Цявловской «Храни меня, мой талисман», в которой достаточно откровенно рассказано о гнусной роли Александра Раевского в истории с Елизаветой Ксаверьевной Воронцовой. Расскажем бегло эту историю, чтобы не вдаваться в альковные детали.