Русская литература XIX века. 1850-1870: учебное пособие

Таковы маски благородного дворянина, мечтающего о возвращении крепостного строя («Мы – особь статья!» Богданова), провинциального помещика («Провинциальным Фамусовым» Минаева), либерала («Сон на Новый год» В. Курочкина), чиновника-взяточника («Негордый человек» Вейнберга), славянофила («Я трепетал…» Минаева), обывателя и мн. др. Устойчивой маской Д. Минаева стал отставной майор Михаил Бурбонов, тупой и грубый солдафон, от лица его вышла целая книга – «Здравия желаю! Стихотворения отставного майора Михаила Бурбонова» (1867).

Еще один яркий прием – на страницах стихотворений искровцев действуют известные литературные герои: Митрофан, Ноздрев, Чичиков, Хлестаков, Молчапин, Скалозуб, Базаров и др. Типические явления прошлого, оказывается, ещё живут, приспосабливаясь к новой действительности. Так, персонажи «Горя от ума», дожившие до 1860-х годов, действуют в сценке Минаева «Москвичи на лекции по философии». Оба названных приема нередко сочетаются. В одном из лучших своих стихотворений В. Курочкин рассуждает о романе Чернышевского «Что делать?» от имени «проницательного читателя» – не выражая прямо своего сочувствия идеям романа:

Жена героя – что за стыд!
Живет своим трудом;
Не наряжается в кредит
И с белошвейкой говорит —
Как с равным ей лицом.

<…>

Нет, я не дам жене своей

Читать роман такой!
Не надо новых нам людей
И идеальных этих швей
В их новой мастерской!

B.C. Курочкин «Нет, положительно, роман “Что делать?” нехорош…»

Включение в сферу поэзии «низкой» действительности привело к обновлению поэтического языка – его демократизации, сближению стихотворной речи с разговорной. Отстаивая простоту формы без намеренной примитивной упрощённости, искровцы использовали куплеты с рефреном, обращаясь к опыту французских поэтов-песенников, в первую очередь, Беранже.

Остроумны пародии, направленные главным образом против «искусства для искусства». Таковы пародии Минаева на А. Фета – «Чудная картина!..», «У камина», «Грезы» и др. «Пародия становится… средством становления новой формы, одним из путей обретения самостоятельности, противоядием серости и безликости штампа», – писал Н. Скатов. Поэты «Искры» высмеивают узость тематики, воспевание мимолетных и смутных настроений, красивость, романтический пейзаж и т. п. как общие тенденции в творчестве своих литературных противников:

Поэт понимает, как плачут цветы,
О чем говорит колосистая рожь,
Что шепчут под вечер деревьев листы,
Какие у каждой капусты мечты,
Что думает в мире древесная вошь.

<…>

И только поэт одного не поймёт:

О чем это думает бедный народ?

Д.Д. Минаев «Золотой век»

Кроме собственных пародий, искровцы нередко прибегали к пародийному использованию отдельных строк и словосочетаний, ритмики, строфики, сюжетной схемы известных произведений. Эти поэтические «перепевы» в отличие от пародий не дискредитируют литературный источник – объекты сатиры здесь другие. Но смех вызывает и само разрушение привычных поэтических ассоциаций. Неожиданное сближение двух литературных источников служит средством усиления комического эффекта. Так, например, в «Просьбе» Минаева (1862), разоблачающей выпады ретроградов против эмансипации женщин, используются элементы художественной формы «Молитвы» («Я, матерь божия, ныне с молитвою…») и «Туч» М.Ю. Лермонтова:

Я, жены севера, ныне с участием…

<…>

Нет, позабудьте все пренья бесплодные,

Будьте довольны, как прежде, рутиною:
Вечно нарядные, вечно свободные,
Бойтеся встретиться с мыслью единою.

Излюбленным жанром искровцев была эпиграмма, в которой использовались такие средства комического, как острота и каламбур (игра двойным значением, звуковой близостью далеких по смыслу слов и т. п.). Лучшим мастером эпиграммы, непревзойденным импровизатором был Д. Минаев:

Нельзя довериться надежде,
Она ужасно часто лжёт:
Он подавал надежды прежде,
Теперь доносы подает.