Не делает ли чего-то подобного и Достоевский – “реалист в высшем смысле” – в своих опытах с душами человеческими? Он тоже ставит их в редкие, странные, исключительные, искусственные условия, и сам ещё не знает, ждёт и смотрит, что из этого выйдет, что с ними будет. Для того чтобы непроявившиеся стороны, силы, сокрытые в “глубинах души человеческой”, обнаружились, ему необходима такая-то степень давления нравственных атмосфер, которая, в условиях теперешней “реальной” жизни, никогда или почти никогда не встречается – или разреженный, ледяной воздух отвлечённой диалектики, или огонь стихийно-животной страсти, огонь белого каления. В этих опытах иногда получает он состояния души человеческой, столь же новые, кажущиеся невозможными, “неестественными”, сверхъестественными, как жидкость воздуха. Подобного состояния души не бывает; по крайней мере, в доступных нашему исследованию, культурно-исторических и бытовых условиях – не бывает; но оно может быть, потому что мир духовный так же, как вещественный, “полон, по выражению Леонардо да Винчи, неисчислимыми возможностями, которые ещё никогда не воплощались”. Этого не бывает, и, однако, это более, чем естественно, это есть».
Те экстремальные ситуации, в которые ставит Достоевский своих героев для исследования глубин души человеческой, современникам писателя казались из ряда вон выходящими. Однако исторический опыт, через который уже прошло человечество в ХХ веке, многие из этих ситуаций сделал жизненной реальностью. То, что современникам писателя казалось «фантастическим», этот жестокий век сделал правдой. Именно потому всё значение, вся пророческая сила романов Достоевского раскрылась перед читателями в ХХ веке.
В. С. Соловьёв в статьях, посвящённых памяти Достоевского, сформулировал истины, к открытию которых пришла вместе с творцом «Преступления и наказания» русская классическая литература. Она показала прежде всего, что «отдельные лица, хотя бы и лучшие люди, не имеют право насиловать общество во имя своего личного превосходства». Она показала также, что «общественная правда не выдумывается отдельными умами, а коренится во всенародных чувствах».
Глубочайшая народность русской классической литературы заключалась и в особом взгляде на жизнь народа, в особом отношении её к мысли народной. Русские писатели второй половины XIX века, выступая против самообожествления человека, никогда не впадали в крайность обожествления народных масс. Они отличали народ как целостное единство людей, одухотворённое высшим светом христианских истин, от человеческой толпы, охваченной зоологическим инстинктом группового эгоизма. Особенно ясно это противостояние народа и толпы показал Толстой в романе-эпопее «Война и мир». «Требуя от уединившейся личности возвращения к народу», Достоевский, по словам В. С. Соловьёва, «прежде всего имел в виду возвращение к той истинной вере, которая ещё хранится в народе. В том общественном идеале братства или всеобщей солидарности, которому верил Достоевский, главным было его религиозно-нравственное, а не национальное значение».
Уроки русской классической литературы и до сих пор ещё не усвоены и даже не поняты вполне, мы ещё только пробиваемся к их постижению, проходя через горький опыт исторических потрясений XX века. И в этом смысле русская классика всё ещё остается впереди, а не позади нас.
1. Составьте развернутый план заключительной главы учебника. Подтвердите основные положения плана своими собственными примерами из произведений русских писателей второй половины XIX века.
2. При подготовке рассказа о мировом значении русской литературы обратите внимание на следующие вопросы: Почему многие западноевропейские писатели видели в русской литературе пророчество о «новом человеке»? Что нового в понимание человеческой личности внёс русский реализм второй половины XIX века? Как русская классическая литература решала вопрос о смысле человеческого существования? К каким предупреждениям русских писателей не прислушалось человечество эпохи XX века? Какой смысл вкладывали русские классики в понятие «жизни народной» и «мысли народной»?