Русская литература XVIII века. Петровская эпоха. Феофан Прокопович. Учебное пособие

Третий период построен на обращении к «слышателям» – к россиянам. Оратор фиксирует психологическое состояние своё и «слышателей»: «печаль, жалость, стенание» побуждают его к краткому слову. Замечательно сошлись два времени: глаголы прошедшего времени («оставил, сделал») являются некими единоначатиями в этом периоде, однако, фиксирующими состояние России на момент смерти Петра, т. е. указывается реально настоящее время, являющееся залогом будущего: «Какову он Россию свою зделал, такова и будет: зделал добрым любимою, любимой и будет; зделал врагом страшною, страшная и будет; зделал на весь мир славною, славная и быть не перестанет» (128). Вновь создаётся риторическая парадигма, характеризующая соотношение реальности и её изображение в риторическом произведении. Грамматически оформлены время прошедшее и время будущее, хотя фиксируют они весь ужас и трагизм времени настоящего – смерть Петра.

Анализируя временную организацию данного «слова», мы пытаемся реконструировать риторический эстетический код в жанре ораторской прозы. Т. Е. Автухович не совсем права, считая, что наиболее адекватно риторическая модель выражена в жанре стихотворной сатиры и в жанре русской оды[488]. Полагаем, что риторический код наиболее полно реализовался как раз в ораторской прозе, где воистину максимально приближены к ситуации непосредственного общения автор и реципиент (слушатель, читатель).

Четвёртый период – некая константа настоящего, что отражено глаголами «видим, надеемся» и т. п. – в связи с образом «милостивейшей и самодержавнейшей государыни нашей, великой героини, и монархини, и матери всероссийской» (128). За много лет до программной оды М. В. Ломоносова «На день восшествия на престол императрицы Елисаветы Петровны» (1747) Феофан Прокопович даёт психологическую установку Екатерине I на продолжение дел Петра Великого: «мир весь свидетель есть, что женская плоть не мешает тебе быть подобной Петру Великому» (128). И если у Ломоносова дела Петровы должна продолжить его «дщерь», то у Феофана Прокоповича – его «помощница», «ложа его сообщница» и «короны, и державы, и престола наследница». Жёсткость организации настоящего времени диктовалась, как известно, суровой реальностью: шла жесточайшая закулисная борьба между сторонниками Петра и его противниками за власть, Феофан Прокопович – сам «птенец гнезда Петрова» – отчётливо понимал, что поражение Екатерины I поставит в крайне затруднительное положение всё бывшее окружение Петра и его реформы.

Заключение проповеди составляет пятый период в организации хроноса «слова». Искусный оратор убеждает в том, что «не весь Пётр отошёл от нас» (129). Сугубо риторическим приёмом является в концовке «слова» обращение к Богу и к России: «Но, о Россие, видя кто и каковы тебе оставил, виждь и какову оставил тебе» (129). Хитрый Феофан этой мудрёной фразой уравнивает Россию и Екатерину, утверждая вновь законность прав последней на Россию. Для риторической культуры Петровской эпохи «слово на погребение Петра Великого», на наш взгляд, является верхом мастерства и изощрённости: всё продумано и скомпоновано предельно удачно, умно. Недаром современники утверждали, что краткое «слово» Феофана не единожды прерывалось обильными стенаниями и воплями, длящимися иногда до получасу: «Вопль и рыдание сие перешло к вне церкви стоящим, и казалось, что самые стены церкви и валы крепости возревели»[489]. Определяющую роль в данной словесной конструкции сыграло, на наш взгляд, время, организованное по законам риторик и.

Анализируя «слова» и «речи» Прокоповича, Т. Е. Автухович справедливо считает, что «эволюция жанра проповеди продолжается в Петербурге, где в выступлениях Феофана, посвящённых общественно-политическим проблемам, разрабатывается новая эстетическая теория»[490] (курсив наш – О.Б.). Исследовательница на примере ораторской прозы отстаивает свой тезис о всё ещё значительном влиянии на Феофана-художника эстетики барокко. Фактически же новая эстетическая теория Феофана Прокоповича была связана с новым литературным направлением и художественным методом – классицизмом[491], причём это нашло отражение не только в его, так сказать, светских проповедях, но и в сугубо церковных. Точнее сказать, эти определения всё меньше «работают» в петербургский период: и по содержанию, и по форме «слова» и «речи» Феофана Прокоповича всё более напоминают высокую оду классицизма, но в прозе, а некоторые из них (например, «Слово на погребение Петра Великого») становятся почти стихами в прозе. Ю. Ф. Самарин же утверждал, что «художественный элемент в проповедях Феофана Прокоповича мало развит»[492]. Суждение более чем спорное.

* * *