Русская литература XVIII векa

Следует подчеркнуть, что широко используя своих предшественников, Радищев тем не менее сохранял полную независимость, оригинальность мысли. Он брал из Гердера, Пристли, Гольбаха и других только то, с чем он соглашался, .отбрасывая другое; учения этих мыслителей-приобретают совсем новый и своеобразный характер в обработке и в сочетании их элементов у Радищева, потому что Радищев не был эклектиком и вовсе не шел на поводу у своих предшественников.

Трактат Радищева разделен на четыре «книги». В первой из них Радищев устанавливает общие положения и исходные пункты рассуждения, определяет место, занимаемое человеком в природе, разбирает его умственные способности в плане постановки проблемы теории познания. Затем, во второй книге он приводит доказательства в пользу смертности души, в пользу материализма; наконец, в третьей и четвертой – доказательства в пользу учения о бессмертии души, идеализма. Еще Пушкин писал о трактате «О человеке»: «Радищев, хотя и вооружается противу материализма, но в нем все еще виден ученик Гельвеция. Он охотнее излагает, нежели опровергает доводы чистого афеизма» («Александр Радищев»). В самом деле, Радищев в основах своего мышления – материалист. Его гносеология материалистична по существу. Затем, есть значительная разница в оценке самим Радищевым приводимых им аргументов в пользу материализма и в пользу бессмертия души. Смертность человека, материалистическую концепцию Радищев доказывает данными опыта научно и бесспорно. Он сам считает эти доказательства логически неопровержимыми. Совершенно иначе он относится к аргументации против материализма. Он считает, что приводимые им же самим доводы в пользу бессмертия логически шатки и могут быть убедительны лишь для чувства, а не для разума. Его сознательные убеждения материалистичны, а в бессмертие души он может только верить; слишком тяжела жизнь, особенно жизнь свободолюбца при деспотизме, слишком хочется человеку верить в то, что несчастие его невечно, и в этом желании чувства – основание его веры в бессмертие, - такова мысль Радищева. И. К. Луппол пишет: «Предательски сомневающееся «если» часто встречается на последних страницах трактата»; далее И.К. Луппол показывает, что и в последней части трактата Радищев, в отличие от использованных им философов-идеалистов (Мендельсона и Гердера), не принимает их аргументации по основным положениям идеализма, – о субстанциональности души, о том, что «материя рассуждать не может»*.

* Именно И.К. Лупполу принадлежит честь установления материалистической основы мировоззрения Радищева, хотя он и подчеркивает непоследовательность его материализма (Луппол И. К. Историко-философские этюды. М., 1935: Статья «Трагедия русского материализма XVIII в.»). Буржуазные ученые, немало поработавшие над выяснением источников отдельных мест трактата «О человеке», были склонны считать, что Радищев выражает свои окончательные суждения именно во второй половине трактата, что он был идеалистом. Однако их аргументация неубедительна, а стремление присвоить себе философское наследие великого человека, оторвав его от материализма, слишком очевидно. Дело доходило до того, что проф. Е. Бобров силился доказать явно недоказуемый тезис о том, что Радищев был последователем философии Лейбница. (Бобров Е. Материалы, исследования и заметки. Вып. 3. Казань, 1900).

Затем И.К. Луппол пишет: «Изложив добросовестно аргументацию Мендельсона, Радищев признается, что в «доводах наших нет очевидности...». Постулируя все же субстанциональность души, Радищев еще раз принужден сознаться, что доводы его метафизичны, умозрительны и для многих покажутся слабыми.

«Я сам знаю, чувствую, – признается он, – что для убеждения в истине о бессмертии человека нужно нечто более, нежели доводы умственные, и поистине касающиеся до чувствования, чувствованием должно быть подкрепляемо»... И Гердер мало говорит рассудку Радищева. Он видит, что все его доводы – лишь мечтания, правда, приносящие ему некоторое утешение. Уже в самом конце , трактата, когда, казалось бы, Радищев должен был удостовериться в истине своих взглядов и убедить самого себя, он снова впадает в скептицизм, умеряемый лишь в силу надежды, которую сулила ему вера в бессмертие: «Пускай рассуждение наше воображению будет смежно, но поспешим уловить его, потечем ему во след в радовании: мечта ли то будет или истинность, сблизиться с вами когда-либо мне есть рай. Лети, душа, жаждущая видети друзей моих, лети во сретение к самому сновидению»... Одной фразой разрушает (Радищев) все гердеровские построения, заявляя: «О, возлюбленные мои, я чувствую, что несуся в область догадок, и увы, догадка не есть действительность».

Таким образом, следует признать, что Радищев был в основном человеком, мыслившим материалистически, хотя его материализм не был последовательным. При этом его художественный метод, как и его социально-политическое мировоззрение, также имели в самой своей сущности материалистический характер.