Русская литературная усадьба

«Мы видели Александра Николаевича среди… красот природы здоровым и жизнерадостным. С необыкновенно ласковою улыбкою, которую никогда невозможно забыть и которою высказывалось полнейшее удовольствие доброю памятью и посещением, радушно встречал он приезжих и старался тотчас же устроить их так, чтобы они чувствовали себя как дома. На деревенское угощение имелось достаточно запасов в погребе и на огороде, на котором сажалась и сеялась всякая редкая и нежная овощь и которым любил похвастаться сам владелец. У него, как у опытного и прославленного рыболова, что ни занос уды, то и клев рыбы — обычно щурят — в омуте речки перед мельничной запрудой, и в таком количестве при каждой ловле, что довольно было на целый ужин. Оставаясь таким же радушным и хлебосольным, как и в Москве, в деревне своей он казался упростившимся до детской наивности и полного довольства и благодушия… Богатырь в кабинете с пером в руках — в столовую к добрым гостям выходил настоящим ребенком, а семье всегда предъявлялась им сильная и глубокая любовь к домашнему очагу. В маленьком скромном хозяйстве, не дающем ни копейки дохода, ощущалась полная благодать для внутреннего довольства и для здоровья, которое начало сдавать»[157]. Следует добавить, что гости благодушного и ко всему терпимого главу хлебосольного семейства часто звали не иначе, как царь Берендей.

Скудный репертуар русской сцены всегда был предметом беспокойства Островского. Он усиленно стремился выявлять молодые таланты, пытаясь воспитать и вывести в люди своего преемника. Не удивительно, что среди гостей Щелыкова оказались два начинающих драматурга — Н. Я. Соловьев и П. М. Невежин. В недалеком прошлом провинциальный учитель математики, уставший от постоянных жизненных неудач, Соловьев стал послушником Николо-Угрешского монастыря. Но тяга к творчеству побудила его обратиться к Островскому со своей пьесой «Кто ожидал?». Островский увидел в Соловьеве дарование, уговорил его уйти из монастыря и пригласил в Щелыково. Летом 1876 года они упорно трудились над переработкой пьесы, получившей название «Женитьба Белугина». На сцене она имела шумный успех. Невежин был боевым офицером. Он пришел к Островскому прямо с фронта Русско-турецкой войны 1877–1878 годов с раненой рукой на перевязи. Их сотрудничество также оказалось успешным, и пьесы Невежина увидели огни рампы Малого театра. Но наследника Островского ни из того, ни из другого не получилось.

В мае 1886 года Островский отправился в Щелыково тяжело больным. Это стало его последним путешествием. Перед отъездом из Москвы Островский вовсе не был уверен, что он благополучно доберется до Щелыкова. Однако, оказавшись в своем любимом месте, он почувствовал облегчение и по привычке с жаром окунулся в работу. Его последним трудом был прозаический перевод трагедии Шекспира «Антоний и Клеопатра», который он собирался со временем переложить в стихи. К сожалению, улучшение самочувствия оказалось кратковременным. Утром 2 июня, когда жена с младшими детьми была в церкви, сидевший за письменным столом Островский потерял сознание, и вскоре его не стало.

Островский не раз говорил, чтобы его похоронили в московском Новодевичьем монастыре рядом со старым другом А. Ф. Писемским. Сначала семейные решили соблюсти его волю. Но спешно приехавший из Петербурга брат-министр настоял на том, чтобы усопший нашел свое последнее прибежище рядом с отцом на погосте Бережки. Он категорически заявил, что «здесь лежит наш отец, здесь похороним брата, и здесь же лягу я». Вдова драматурга была сражена своей потерей и не имела сил настоять на первоначальном решении. Правда, все же предполагалось со временем перенести останки в Москву, но это не было выполнено.

5 июня гроб с телом Островского был положен в костромскую землю, которую он любил страстной, прихотливой любовью.

Ясная Поляна

О Ясной Поляне можно рассказывать бесконечно. Это один из самых знаменитых уголков России. Нет усадьбы, которая превосходила бы ее славой.

Вот что пишет о ней сам Л. Н. Толстой: