Русская литературная усадьба

«Раз он в деревне у С. Полякова полез на сосну: прочитать всем ветрам лепестковый свой стих; закарабкался он до вершины; вдруг, странно вцепившись в ствол, он повис, неподвижно, взывая о помощи, перепугавшись высот; за ним лазили; едва спустили: с опасностью для жизни. Однажды, взволнованный отблеском месяца в пенной волне, предложил он за месяцем ринуться в волны; и подал пример: шел — по щиколотку, шел — по колено, по грудь, шел — по горло — в пальто, в серой шляпе и с тростью; и звали, и звали, пугаяся; и он вернулся: без месяца»[182].

Весной 1901 года Бальмонт оказался центром скандала совершенно иного рода. 4 марта в самом людном месте Санкт-Петербурга, у Казанского собора, произошла студенческая демонстрация, жестоко разогнанная полицией, не знавшей удержу и не отделявшей демонстрантов от просто прохожих. В водоворот избиений были втянуты и правые и виноватые. Случайно оказавшийся здесь Савва Тимофеевич Морозов вынужден был спасаться в ближайшей подворотне. Произошедшее вызвало всеобщее негодование. Через десять дней, 14 марта, на вечере в Городской думе северной столицы Бальмонт с эстрады прочел стихотворение «Маленький султан», в котором «эзоповым языком» говорилось, что в России царствуют «кулак, нагайка, ятаган», у кормила власти стоят «два-три нуля, четыре негодяя», а возглавляет камарилью «глупый, маленький султан». В квартире Бальмонта был произведен обыск, а сам он выслан из Санкт-Петербурга с запрещением проживания в обеих столицах и университетских городах. Жена увезла Бальмонта в Знаменское-Губайлово, но и здесь власти сочли пребывание поэта нежелательным: усадьба находилась вблизи Москвы, где генерал-губернатором был великий князь Сергей Александрович. Сабашниковы пригласили Бальмонта в свое имение в Курской губернии, откуда он вскоре уехал за границу.

В 1907 году после смерти брата Александра С. А. Поляков стал единоличным владельцем Знаменского-Губайлова и оставался им до революции, которую все ждали, но отнюдь не все хотели. В 1918 году Знаменская мануфактура была национализирована. Усадьбе Знаменское-Губайлово была выдана охранная грамота, отмечавшая ее большую культурную ценность. Она была подписана заместителем наркома просвещения М. Н. Покровским и Брюсовым. Но С. А. Поляков не верил в реальную действенность этой бумаги. Осенью того же 1918 года он навсегда покинул Знаменское-Губайлово.

Шахматово

В 1865 году в поезде Петербург — Москва молодой, но уже известный ученый, профессор химии Петербургского университета Д. И. Менделеев из разговоров попутчиков узнал, что недалеко от Клина продается имение Боблово. Не откладывая дело в долгий ящик, он отправился туда. Местность поразила его: три холма, густо поросшие елями, между ними неторопливо льется речка Лутосня, далее луга, сменяющиеся лесами, — и так до самого горизонта. В Боблове открылось нечто напоминавшее славянскую языческую древность. Без длительных раздумий Менделеев купил имение. По собственным чертежам он построил большой дом, оборудовал лабораторию и на ближайших полях начал производить агрохимические опыты.

Через несколько лет другой известный ученый, также профессор (а впоследствии и ректор) Петербургского университета, обосновался неподалеку в усадьбе Шахматово. Это был близкий друг Менделеева — ботаник А. Н. Бекетов. С Шахматовом связана почти вся жизнь его внука — великого поэта Александра Блока.

Блок писал В. В. Розанову 17 февраля 1909 года: «Я с молоком матери впитал в себя дух русского «гуманизма». Дед мой — А. Н. Бекетов, ректор СПб Университета, и я по происхождению и по крови «гуманист», т. е. как говорят теперь «интеллигент». Чем более пробуждается во мне сознание себя как части этого родного целого, как «гражданина своей родины», тем громче говорит во мне кровь»[183].

Поэт вырос в среде, где служение идеалам «высокой науки» сочеталось с активной общественной деятельностью. Бекетов был не только выдающимся ботаником. Как ректор он был на плохом счету у властей, ибо энергично ходатайствовал за студентов, замешанных в различного рода политических манифестациях. Он был фактическим создателем Высших (Бестужевских) женских курсов, не названных его именем только потому, что правительство считало его человеком слишком беспокойным и не особенно благонамеренным. Руководителем их поставили историка Бестужева-Рюмина, не отличавшегося столь строптивым характером. Правда, в облике Бекетова были черты своеобразной профессорской чудаковатости, о чем не без юмора Блок вспоминает в «Автобиографии»: «Дед мой выходил к мужикам на крыльцо, потряхивая носовым платком; совершенно по той же причине, по которой И. С. Тургенев, разговаривая со своими крепостными, смущенно отколупывал кусочки краски с подъезда, обещая отдать все, лишь бы отвязались».