Русская литературная усадьба

Ах, вкладывал я ногу в стремя,
Среди оснеженных полей,
Катаясь на гнедом Спирютке;
Порой, на паре быстрых лыж,
Под девий хохоток и шутки, —
Поди поймай меня! шалишь! —
Носился вихрем вдоль околиц;
А то скользил на лед реки;
Проезжей тройки колоколец
Звучал вдали. На огоньки
 Шел утомленный богомолец,
И вечеряли старики.
Ходил на фабрику, в контору,
И друг мой, старый кочегар,
Любил мне говорить про пору,
Когда еще он не был стар.
Среди замусленных рабочих
Имел я множество друзей,
Цигарку покурить охочих,
Хозяйских подразнить гусей,
Со мною взросло покалякать
О недостатках и нужде,
Бесслезно кой о чем поплакать
И посмеяться кое-где…

Детство кончилось неожиданно. Отец поэта никогда не был деловым человеком; столь же непрактичной была и его сестра, с которой они на правах компаньонов управляли картонной фабрикой в Сойволе. Ее пришлось в 1903 году продать; при этом все семейство вздохнуло с облегчением. Северянину не пришлось заканчивать реальное училище; его отец принял место коммерческого агента одного из пароходств на Дальнем Востоке и увез с собой сына, который (по собственным словам) был с тех пор обречен пожизненно мечтать о Нагасаки. Он умер. Северянин пустился в самостоятельное жизненное плаванье, став «только поэтом».

Больше в Суде Северянин никогда не был; но усадьбу дяди на Русском Севере он всегда считал колыбелью своей поэзии. Свидетельством является одно из его последних (и, может быть, лучших) стихотворений:

Сияет даль, и там, в ее сиянье,
Порожиста, быстра и голуба
Родная Суда в ласковом влиянье
На зрелые прибрежные хлеба.

Ее притоки — Андога и Кумба,
Нелаза, Кемза, Шулома и Колпь, —
Открытья восьмилетнего Колумба,
Я вижу вас из-за несметных толп.

Ведь с вами, реки, связано такое,
Незабываемое никогда,
Пропахнувшее свежестью левкоя
И говорящее сплошное «Да».

В вас столько в детстве выужено рыбы,
По вам скользила лодочка моя:
Воспламененное мое спасибо
Вам, староновгородские края!

Шексна моя, и Ягорба, и Суда,
Где просияла первая любовь,
Где стать поэтом в силу самосуда,
Взбурленная мне предрешила кровь.

Вас повидать опять — мое желанье,
Не побеждаемое, как весна…
Сияет даль, и там в ее сиянье,
Моих слиянных рек голубизна.

Рождествено

Деревня Рождествено некогда называлась Большая Грязная; она сменила свое название после того, как царевич Алексей Петрович построил здесь деревянные дворец и церковь во имя Рождества Богородицы. Эти места были дарованы ему отцом Петром I, отвоевавшим Ижорскую землю (тогда именовавшуюся Ингерманландией) у шведов. Впрочем, в глазах современников наскоро возведенные хоромы наследника престола были скорее не дворцом, а монастырем в лесной чащобе.

В конце XIX века земли эти были уже не Ингерманландией, а Вырской мызой; они делились и переходили из рук в руки. Здесь образовались ряд усадеб: Выра, Батово и уже упомянутое Рождествено. В 1890 году владельцем Выры и Рождествено стал миллионер — золотопромышленник Иван Васильевич Рукавишников, получивший Выру в качестве приданого за женой и ради округления владений подкупив Рождествено. Его внук — знаменитый писатель — деда не любил и так характеризовал последнего:

«На старых снимках это был благообразный господин с цепью мирового судьи, а в жизни тревожно-размашистый чудак с дикой страстью к охоте, с разными затеями, с собственной гимназией для сыновей, где преподавали лучшие петербургские профессора, с частным театром, на котором у него играли Варламов и Давыдов, с картинной галереей, на три четверти полной всякого темного вздора. По позднейшим рассказам матери, бешеный его нрав угрожал чуть ли не жизни сына, и ужасные сцены разыгрывались в мрачном его кабинете».