Я подошел к ней, и мы разговорились. В процессе разговора я заметил, что симпатичен ей. Ее звали, как она представилась, Седа. Фамилия и отчество были армянскими. Черные густые волосы обрамляли ее смуглое лицо. Глаза ее были подарены армянским народом, большие, как черные маслины, но в них была какая-то печаль, видимо, подарок народа с тысячелетней историей. Она не была ни грустна, ни весела, но глаза были живыми и женственными. Ну, в общем, нормальная, добрая армяночка. Мы кое о чем договорились и расстались. Седе было где-то 21–22 года. Там же, через подъезд, жил мой хороший давний знакомый. Имя его известно всему миру. Это был скульптор Коненков.
Будучи мальчишкой, я проводил целые дни в его мастерской. Он был мировой знаменитостью. Ваял он по дереву. Скульптуры десятками стояли в его мастерской. Там я наливал в специальные формы гипс и алебастр, из которых выходила лепнина для сталинских высоток. Там я провел несколько лет.
Старику я купил бутылочку хорошего вина, благо, «Армения» была рядом. Её мы быстренько распили. Кстати, потом я узнал, что жена Коненкова была международной шпионкой крупного масштаба. Работая в Америке, она добывала для Сталина ценнейшие технические сведения, касавшиеся радио и телевидения. Она была любовницей изобретателя телевидения Зворыкина. Этим все сказано.
Эти две недели я держал себя в руках. Интима с Седой не было. Мы посетили множество музеев, ходили в кино и театр. У Седы деньги были, и она все оплачивала. Седе я очень понравился, и она в меня влюбилась. Мы прильнули душами друг к другу. Для нее в мире не существовало мужчин, как для меня женщин в ту пору. Однажды наступил долгожданный вечер нашей встречи. В мою комнату влетела радостная, юная восточная женщина.
На моем столе появились дары Армении в невероятных количествах. Эти дары Седа из магазина не воровала, а покупала на свои деньги, Родители у нее были богатые армяне. На столе красовались бутылочка коньяка «пять звездочек», крабы, армянские колбаски, две банки черной икры, долма, вяленные на воздухе мясные изделия, купаты и т. д. Мое легкое, как ветерок, «армянское счастье», как я уже сказал, влетело в мою жизнь.
Ее горячая кровь не позволяла ей медлить. Раздеваясь на ходу, она лепетала: «Ферд, сделай меня женщиной, дорогой, ну сделай…» Я, к ее удивлению, молчал. При виде ее тонкой фигурки и смуглой кожи я обалдевал, но мне не хотелось портить ей жизнь, тем более, что она была армянкой. В свое время я очень много прочел книжек о законах Кавказа. Я прекрасно знал, с какими трудностями она столкнется, не будучи невинной девушкой. В этом смысле их законы необычайно строги. Я усиленно стал ее отговаривать. Я ей сказал, что и без потери ее невинности мы можем наслаждаться интимом. Сказал, что всему этому я ее научу.
В ответ раздались рыдания: «Я тебя хочу. Хочу только так, как в природе все полагается». Но она горела и сгорала. Я не смог ее отговорить и лег рядом с ней. «Как это будет?» — спросила она. Я сказал: «Увидишь». Минуты через три красное пятнышко на простыне показало ей, что она стала женщиной. «Это же так просто! — воскликнула она. — И чего я ждала столько лет? И еще бы пришлось ждать, если бы не ты, любимый. Ну, было немножко больно, но я перетерплю». Бедный я, бедный. Продолжить по живому, больному я не мог. Но тут случилось чудо. Седа, не имевшая никакого сексуального опыта, проявила себя опытнейшей любовницей. Она шла по поговорке: «Пока у меня шевелится язык и двигаются пальцы, я еще женщина!»
Рывком она, обхватив мое тело, подвинула мою нижнюю часть туловища к своему рту и выпила меня, как выпивают бокал с вином, не потеряв ни капельки семени. Я понял, что передо мной изумительная женщина, которая меня полюбила и пожалела.
При следующих наших встречах вообще начались чудеса. Однажды, когда мы находились в постели, она, как обычно, вместо меня проиграла любовную «увертюру», огладив и поцеловав меня от макушки до пяток, чем довела меня окончательно до сексуального сумасшествия. Проделав все это, она прыгнула на меня, уместила мой член в себя и, тихо покачиваясь, стала садиться мне на бедра с широко раскрытыми глазами. Быстро она это сделать не могла, так как я был слишком большой, чтобы вместиться в ее миниатюрное влагалище.
Одновременно она настолько чувствовала меня, а я — ее, что влаги было избыточно, чтобы приглушить боль, и все происходило достаточно гладко. Глаза ее были поддернуты какой-то дымкой сладострастия. И вдруг при глубоком дыхании она сказала: «Ферд! Я похожа на Цезаря, который сидел на любимом коне Буцефале, когда собирался пересечь Рубикон, т. е. речку, которая являлась естественной границей Италии?».
Твою мать!.. Я всего ожидал, но не такого дурацкого вопроса. «Какой Цезарь? Какой Буцефал?» — спросил я. «Да я недавно прочла книжку о древнем Риме». Я подумал: «Нашла время, о чем говорить». Наша обоюдная страсть зашла так далеко, что пропусти я одну секунду, и она бы забеременела.