Русская мать

- Ну, пожалуйста, тверди на здоровье. Твори себе кумира, если тебе от этого легче.

- Боже, какой ты равнодушный!

- Просто не вижу необходимости обожествлять человека. Скажи еще, что он гениальный поэт, не хуже Расина и Гете.

- Не богохульствуй.

- Логика у тебя железная. Поздравляю.

- С тобой невозможно ни о чем говорить.

- По-твоему, говорить - это нести чушь.

- Откуда ты знаешь, может, через двести лет его будут читать, а тебя забудут.

- Забудут и меня, и его, и даже тебя.

- Хочешь сказать, что мне незачем жить?

- Прости. Забыл, что с тобой нельзя на равных.

- Ты же первый кричишь, что равенство - чушь.

- Но не с матерью же.

- Ты уверен, что мои деньги целы?

- Твои деньги в банке. Можешь проверить в любой момент.

- Я не ты, я тебя не проверяю.

- Ты же говоришь, что я вор.

- Если вор, то только с моего разрешения.

- Да не трогаю я твои гроши.

- Твой отец всю жизнь работал, чтобы оставить мне эти гроши. Если бы я понадеялась на тебя, то теперь умерла бы с голоду.

- Думаешь, это очень приятно - все, что ты говоришь?

- Говорю, как думаю.

- Машина уже ждет.

- А ты так ничего и не решил. Может, снимешь у меня со счета деньги на отдых?

- Без твоей подписи нельзя.

- Хочешь, укради немножко. Так, чтоб не очень заметно. У матери своровать не грех.

Мать простит.

- Мне не нравятся твои выражения.

- Подумаешь, умник! Начитался, а знаешь все только по верхам.

- Тебе непременно надо довести меня. И непременно за что-то простить. У тебя прекрасная роль.

- Ты меня плохо знаешь. У меня сердце огромное, как океан.

- Сам себя не похвалишь, никто не похвалит. Ну вот, подбородок дрожит. Сейчас заревешь.

Напрасно, не поможет.

- Господь да простит тебя!

- Не кривляйся. Ты же не веришь в Бога.

- И потому иногда страдаю. Вообще-то иногда я молюсь... молитва помогает.

- Как снотворное.

- Ты такой же Фома неверующий, как и твой отец.

- По крайней мере, тут мы с ним похожи.

- Не клевещи на него. Он настоящий поэт.

- Почти как настоящий.

- Во всяком случае, его я стихи понимаю.

- А мои - нет. Да ты уже двадцать лет моих книг не открываешь.

- Они, как вообще все теперь, тяжелые, непонятные и неприятные.

- Я не могу жить вне времени и пространства.

- Ты нарочно пишешь так, чтобы я не поняла.

- Конечно, нарочно.

- А у меня, к сожалению, не получается.

- Что не получается?

- Сам знаешь что.

- Не знаю.

- Умереть. Умереть - уметь надо. Вот и приходится жить, дожидаться смерти.

- Что у тебя за мысли!

- А какие у меня еще могут быть мысли! Вчера вечером выпила две лишние таблетки. Но меня просто вырвало.

- Хозяйка сказала, что это несварение.

- Это самоубийство.

- Тогда это глупость.

- Твоя мать вообще дура. Ты даже не просишь меня больше так не делать!

- Прошу.

- Так не просят. Говоришь, а сам через пять минут полетишь на всех парах и пошлешь свою бедную мать к черту.

- Я вернусь самое позднее через неделю.

- Ты всегда так говоришь. А потом никогда не приезжаешь. Для тебя эти приезды - тяжкий крест. Ты устаешь еще больше меня.

- Ты будешь хорошо себя вести, ладно?

- Хорошо себя вести и радоваться своей убогой жизни. И ждать тебя. Да, совсем забыла. Тот желтый пакетик, на камине, дай-ка его сюда. Не ты один даришь подарки. Я тоже. Это портсигар из крокодиловой кожи. Тебе на день рождения.

- Потрясающий... У меня день рождения через полгода. Зачем ты потратилась?

- Через полгода, ну и что? Через полгода меня уже не будет на свете. Вот и хочу поздравить заранее.

- Ты еще повоюешь.

- И потанцую с кавалерами! Ну, нравится хоть немножко?

- Очень нравится. Очень!

- Ладно, там твой приятель сидит в машине. Езжай. Не целуй меня, а то получится, что из корысти.

- Мама, спасибо.

- Скажи своей женушке, что она ведьма. Скажешь?

- Скажу, мама.

Брюссель, осень 1925