Читаем Русская народная сказка полностью

Основными средствами раскрытия образов становятся гипербола и антитеза. Противопоставление, заключенное в начальных характеристиках (указание социального или имущественного положения), усиливается чисто художественным изображением — намеренным выделением в персонажах какой-то одной определяющей черты. На этом основано создание сатирических образов попа, барина, неверной жены и др. Комическое осмеяние противников усиливает контрастность персонажей.

Антитеза может быть прямо и не выражена, как, например, в сказке о том, как барин, позавидовав кузнецу, решает заняться кузнечным делом, но только портит большой кусок железа. Герой здесь как бы отодвинут на второй план, он сливается с рассказчиком. И все же антагонизм барина и мужика ощущается в продолжение всей сказки, ибо при отрицании тех или иных явлений сказка опирается на твердые социальные и нравственные убеждения народа, которые определяют его взгляды и оценки.

Если в волшебной сказке все сюжетное действие связано с положительным героем, то в бытовой активное начало часто отдается отрицательным персонажам. Поп, барин, упрямая и ленивая жена своими поступками сами себя разоблачают. Таким образом усиливается объективность оценки.

В построении сюжетного действия выявляются определенные традиционные приемы. Наиболее типичный из них — подстраивание героем ситуации, которая помогает разоблачить противника. Это сказки о хитрецах, умном батраке или крестьянине, который решает проучить жестокого барина, жадного попа, ленивую или неверную жену. В качестве примера сошлемся на сказку «Жена-доказчица». Нашел старик в лесу клад. Только как скрыть это от болтливой жены! И придумал: в горох посадил щуку, в мережку — зайца. Вот и пошел со старухой клад вырывать, по дороге старик уверяет старуху, «что нынче рыба в полях живет, а в водах зверь поселился». О найденном кладе старуха тотчас же разбалтывает соседям, весть доходит до барина. Просит барин рассказать старуху, как было дело, где клад нашли. «Как где? — отвечает старуха. — В поле, еще в то время щука в горохе плавала, а заяц в морду попал…» (Аф., № 442).

Не менее типично построение действия в форме эпического повествования. В таких сказках изображаемые лица описываются в их повседневных занятиях: поп служит в церкви, но вместо молитвы поет плясовую песню; жители глупой деревни пасут корову на крыше; запрягая лошадь, пытаются ее загнать в хомут; решетом носят свет в избу и т. д. Средством оценки становятся сами действия персонажей, которые и разоблачают их как представителей светской или духовной власти или как «умных» людей. Типичность ситуации подчеркивает типичность их свойств. Часто в этих сказках герой либо совсем отсутствует, либо его место в сказке ограничивается ролью наблюдателя или резонера, тем самым усиливается объективность оценки.

Другая характерная форма построения сюжета — мена положением: сердитую барыню сонную переносят в дом швеца, жену швеца — в дом барина. Жена швеца живет в усадьбе «месяц и другой, и так ее расхвалили крестьяне, что честь отдать». Барыня, которая теперь должна и печь топить, и готовить, и за дровами сходить, с трудом выдерживает новое положение. Когда же вновь произошла мена положением, «барыня мягкая-раз-мягкая сделалась, а швецова жена стала жить по-старому» (Сок., № 45). По тому же принципу строится сказка о солдате и барине. Солдат у скупого барина за год службы заработал сто рублей, а приходилось ему «и лошадей чистить, и навоз возить, и воду таскать, и дрова рубить, и сад мести, словом, не дает ему [помещик] отдыху ни на минуту, совсем измучил работой». Солдат обещает барину за трехдневную службу у него вернуть ему сто рублей, но барин не выдерживает и дня (См., № 232). Такое построение придает особую убедительность рассказу, помогает создать яркие характеристики.

Художественная образность бытовой сказки создается совершенно иными поэтическими средствами, нежели в волшебной сказке. Здесь нет ни традиционных формул, ни красочных эпитетов, ни многообразия повторов. При изображении будничной обстановки, событий, участниками которых являются солдат, крестьянин, его жена, поп, дьячок и другие, естествен отказ от приподнятости стиля волшебной сказки.

Бытовая сказка скупо пользуется эпитетами, ограничиваясь лишь общими оценочными характеристиками в виде определений — богатый, бедный, скупой, злая, ленивая и т. п., часто придавая им выразительность за счет суффиксов и приставок — глупешенек, распрезлющая, размягкая и др. Более типично использование образных речевых оборотов, пословиц и поговорок, дающих точную и вместе с тем эмоциональную характеристику персонажам и их поступкам: «Женился — навек за ложился»; «Живет с нею и кулаком слезы вытирает» (Аф., № 436); «А Фомка себе на уме, поехал в город протирать глаза чужим денежкам: у попа-де в сундуке они заржавели!» (Аф., № 398); «Антип был мужик из десятка не простого, навострился людей надувать» (Аф., № 435); «Богач и быка женит», — говорят наши старики, и верно так» (См., № 200); «Не умела старуха языка держать на привязи» (Аф., № 441).

Перейти на страницу:

Похожие книги

Время, вперед!
Время, вперед!

Слова Маяковского «Время, вперед!» лучше любых политических лозунгов характеризуют атмосферу, в которой возникала советская культурная политика. Настоящее издание стремится заявить особую предметную и методологическую перспективу изучения советской культурной истории. Советское общество рассматривается как пространство радикального проектирования и экспериментирования в области культурной политики, которая была отнюдь не однородна, часто разнонаправленна, а иногда – хаотична и противоречива. Это уникальный исторический пример государственной управленческой интервенции в область культуры.Авторы попытались оценить социальную жизнеспособность институтов, сформировавшихся в нашем обществе как благодаря, так и вопреки советской культурной политике, равно как и последствия слома и упадка некоторых из них.Книга адресована широкому кругу читателей – культурологам, социологам, политологам, историкам и всем интересующимся советской историей и советской культурой.

Валентин Петрович Катаев , Коллектив авторов

Культурология / Советская классическая проза
Алхимия
Алхимия

Основой настоящего издания является переработанное воспроизведение книги Вадима Рабиновича «Алхимия как феномен средневековой культуры», вышедшей в издательстве «Наука» в 1979 году. Ее замысел — реконструировать образ средневековой алхимии в ее еретическом, взрывном противостоянии каноническому средневековью. Разнородный характер этого удивительного явления обязывает исследовать его во всех связях с иными сферами интеллектуальной жизни эпохи. При этом неизбежно проступают черты радикальных исторических преобразований средневековой культуры в ее алхимическом фокусе на пути к культуре Нового времени — науке, искусству, литературе. Книга не устарела и по сей день. В данном издании она существенно обновлена и заново проиллюстрирована. В ней появились новые разделы: «Сыны доктрины» — продолжение алхимических штудий автора и «Под знаком Уробороса» — цензурная история первого издания.Предназначается всем, кого интересует история гуманитарной мысли.

Вадим Львович Рабинович

Культурология / История / Химия / Образование и наука
«Особый путь»: от идеологии к методу [Сборник]
«Особый путь»: от идеологии к методу [Сборник]

Представление об «особом пути» может быть отнесено к одному из «вечных» и одновременно чисто «русских» сценариев национальной идентификации. В этом сборнике мы хотели бы развеять эту иллюзию, указав на относительно недавний генезис и интеллектуальную траекторию идиомы Sonderweg. Впервые публикуемые на русском языке тексты ведущих немецких и английских историков, изучавших историю довоенной Германии в перспективе нацистской катастрофы, открывают новые возможности продуктивного использования метафоры «особого пути» — в качестве основы для современной историографической методологии. Сравнительный метод помогает идентифицировать особость и общность каждого из сопоставляемых объектов и тем самым устраняет телеологизм макронарратива. Мы предлагаем читателям целый набор исторических кейсов и теоретических полемик — от идеи спасения в средневековой Руси до «особости» в современной политической культуре, от споров вокруг нацистской катастрофы до критики историографии «особого пути» в 1980‐е годы. Рефлексия над концепцией «особости» в Германии, России, Великобритании, США, Швейцарии и Румынии позволяет по-новому определить проблематику травматического рождения модерности.

Барбара Штольберг-Рилингер , Вера Сергеевна Дубина , Виктор Маркович Живов , Михаил Брониславович Велижев , Тимур Михайлович Атнашев

Культурология