Читаем Русская народная утопия (генезис и функции социально-утопических легенд) полностью

С. Гаврила Кремнев рассказывает, что «Петр III не умер, а умер солдат», а он, Кремнев, «стоял тогда (т. е. в 1762 г. — К. Ч.) на часах». Это сообщение совершенно правильно истолковано К. В. Сивковым: «Очевидно, он хотел сказать, что этим часовым был император, скрывшийся потом и теперь вот появившийся среди однодворцев южных уездов».[413] В Оренбурге Николай Кретов передает этот мотив в двух вариантах: а) «вместо него был похоронен другой человек»; б) «схоронен-де не он, а из возку (т. е. воску. — К. Ч.) сделанная статуя, а государь-де по нещастии (т. е. после свержения с престола. — К. Ч.) содержался в Петергофе под арестом и оттуда ушел» (D3 + С3) и об этом «знают гр. 3. Г. Чернышев и Н. И. Панин, да и государь цесаревич Павел Петрович известен».[414] Н. Кретов при этом добавлял: «Ведь-де простые люди многие прежде о ево смерти сумневались и говорили, будто бы не умер».[415] В 1765 г. в Нижегородской губернии была схвачена жена канцеляриста соляной конторы Устинья Завьялова и жена кронштадтского боцмана Фекла Макарова, «которые говорили, что император Петр III жив, а вместо него похоронен адъютант, что к нынешнему Петрову или Успеньеву дню надо ожидать перемен».[416] Связывался ли этот слух с каким-нибудь самозванцем, неизвестно. Таким образом, мотив подмены приобрел черты, свойственные XVIII в.: подменяет «избавителя» солдат, адъютант и т. д., а не поповский сын, стрелец или острожник, как это было в легендах XVII в.

Н. Ф. И. Казин-Богомолов, посаженный под караул и приговоренный к наказанию кнутом, вырыванию ноздрей и ссылке в Нерчинск, спрашивает у одного из караульных: где государь Петр Федорович? Караульный отвечает: «Скончался!». Через два дня караульный Я. Прокофьев доложил капралу, что «колодник показывал ему изображенный на теле крест и объявил о себе, что он государь».[417] Капрал поверил, и слух распространился по Царицыну и дошел до Дона. Когда в тюрьму к Ф. И. Богомолову явились посланные от донских казаков, то самозванец прибег к этому же средству убеждения. По словам одного из казаков, Степана Певчего, Богомолов открыл грудь и Певчий увидел на теле беловатого вида крест. «Точно такой же имею я, — прибавил Богомолов, — на лбу и на плечах».[418] Гаврила Кремнев, приводя к присяге своих сторонников, тоже показывал на ноге крест, который должен был служить неопровержимым доказательством его царственного происхождения.[419] Следовательно, мотив «царские отметки на теле» продолжал существовать в его специфическом традиционном виде.

Д. Самозванцы 60-х — начала 70-х годов XVIII в. изображают свои скитания как результат гонения «праведного» и «прямого» царя. Некоторые из них в момент объявления оказываются просто благородными бродягами, другие присваивают себе какую-нибудь временную личину. В отличие от самозванцев XVII в. они называют себя не беглыми казаками, иноками и т. д., а дворянским недорослем (Н. Кретов), вахмистром гусарской команды (Н. Колченко), капитаном (Г. Кремнев) и т. д.

Двое самозванцев считают нужным, чтобы скрывающийся император носил «временную» фамилию Богомолова. Свидетельствует ли это о том, что Ф. Казин-Богомолов знал о самозванстве Г. Кремнева — «капитана Богомолова» и изображал дважды избежавшего расправы, как это позже делал Е. И. Пугачев, или фамилии этой придавался особый смысл и значение (ср. Нечай, позже Пугач, Метелкин и т. д.)? Характерно, что тот же Г. Кремнев велел крестьянам называть себя «надежею-государем», как позже будет называть себя Е. И. Пугачев.

К12) + L. Различен, но в целом тоже очень типичен характер обещаний и пожалований, которые провозглашались самозванцами. Так, Гаврила Кремнев, изображая себя «капитаном Богомоловым», говорил, что он «послан с указом», будто в курении вина не будет запрещения и в течение 12 лет не будет сбора подушных податей. После того как Г. Кремнев «признался», что он — Петр III, он, по свидетельству С. Бухоного из с. Новосолдатского, обращался к его односельчанам со следующими речами: «Детушки, замучены вы; подушные деньги наложены на вас чежелые, но те деньги будут сложены, а собираться будет с души по два гарнца хлеба». Отставной вахмистр С. Мезинцев на допросе показал, что Г. Кремнев обещал сложить подушную подать на 12 лет, заменив ее сбором с души по четверику муки и по два гарнца круп[420] и т. д. Давал он обещания и отдельным лицам (например, сержанту Тибекину — произвести в поручики). Антон Асланбеков принимал от крестьян жалобы на помещиков и, видимо, обещал наказать виновных. Беглый сержант Великолуцкого пограничного батальона Николай Мамыкин рассказывал в разных местах Нижегородской губернии (1765 г.), что Петр III жив и примет скоро государство, обещал от его имени, что «крестьян всех отпишет за себя и подушных денег с души будет по рублю».[421] При появлении И. Колченко пошел слух, что он едет «рассматривать Малую Россию»,[422] т. е., видимо, отменять на Украине крепостное право или по крайней мере разбирать жалобы крестьян на помещиков.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Персонажи карельской мифологической прозы. Исследования и тексты быличек, бывальщин, поверий и верований карелов. Часть 1
Персонажи карельской мифологической прозы. Исследования и тексты быличек, бывальщин, поверий и верований карелов. Часть 1

Данная книга является первым комплексным научным исследованием в области карельской мифологии. На основе мифологических рассказов и верований, а так же заговоров, эпических песен, паремий и других фольклорных жанров, комплексно представлена картина архаичного мировосприятия карелов. Рассматриваются образы Кегри, Сюндю и Крещенской бабы, персонажей, связанных с календарной обрядностью. Анализируется мифологическая проза о духах-хозяевах двух природных стихий – леса и воды и некоторые обряды, связанные с ними. Раскрываются народные представления о болезнях (нос леса и нос воды), причины возникновения которых кроются в духовной сфере, в нарушении равновесия между миром человека и иным миром. Уделяется внимание и древнейшим ритуалам исцеления от этих недугов. Широко использованы типологические параллели мифологем, сформировавшихся в традициях других народов. Впервые в научный оборот вводится около четырехсот текстов карельских быличек, хранящихся в архивах ИЯЛИ КарНЦ РАН, с филологическим переводом на русский язык. Работа написана на стыке фольклористики и этнографии с привлечением данных лингвистики и других смежных наук. Книга будет интересна как для представителей многих гуманитарных дисциплин, так и для широкого круга читателей

Людмила Ивановна Иванова

Культурология / Образование и наука