Читаем Русская народная утопия (генезис и функции социально-утопических легенд) полностью

Легенда, услышанная из уст самого Е. И. Пугачева, не могла не порождать дальнейших рассказов, их варьирования и детализации.

Если это наше заключение верно, то тем более должны цениться документы, зафиксировавшие более пространное и естественное изложение легенды. Так, например, один из пугачевских полковников Т. И. Падуров следующим образом передает пугачевскую версию легенды: «Меня-де возненавидели бояра за то, что я зачал было поступать с ними строго, и выдумали вот что на меня, будто бы я хотел церкви переобратить в кирки, чего-де у меня и в мыслях не бывало, а я-де только хотел снять с церквей четвероконечные кресты и поставить осьмиконечные. А под тем-то видом, что будто бы я — беззаконник, свергли меня с престола, и заарестовав в Ранбове (т. е. в Ораниенбауме. — К. Ч.), привезли в Петербург, а оттуда заслали и сам не знаю куда. Но, дай-де бог здоровье караульному офицеру, он меня выпустил, и с тех пор я странствовал, тому назад тринадцатый год; и был в Польше, в Цареграде, в Иерусалиме, у папы римского и на Дону, и много-де в это время потерпел я нужды, был и голоден и холоден, да еще и высидел под имянем донского казака Пугачева в Казане в тюрьме месяцев с восемь, но, спасибо-де, караульной солдат меня выпустил, его-де и имя у меня записано, я-де его за это, естьли найду, не оставлю без награждения».[443]

В этом варианте в качестве причины конфликта на первое место выдвинуто несогласие в вере. Петр III якобы хотел восстановить «древлее» осьмиконечие, а его обвинили в желании заменить православие лютеранством. Здесь, несомненно, слышится отклик официального манифеста о свержении Петра III, в котором он упрекался в пренебрежении русскими национальными обычаями.

В показаниях Якова Почиталина, отца известного Ивана Почиталина, еще более подробно рассказывается о причинах свержения Петра III, причем особенно подчеркиваются социальные мотивы конфликта. Вместо «Ранбова» здесь фигурирует прогулка по Неве в шлюпке. «Они-де (т. е. придворная знать. — К. Ч.) были и причиною моей погибели. Я-де с церквей велел кресты снять, те, которые зделаны крыжом,[444] так, как на кирках бывает, а вместо их поставить настоящие кресты так, как божественное писание повелевает; а они (т. е. господа) взвели на меня, будто бы я церкви преобращал в кирки, чего-де у меня и в мыслях не бывало. А главная-де причина — вот чем я им был не люб: многие-де из боярта, молодые люди и середовичи, бывало, еще при тетушке Елисавете Петровне, да потом и при мне, годные бы еще служить, взявши себе чин, пойдет в отставку да и живет себе в деревне с крестьянами, раззоряет их, бедных, совсем, и одни себе почти завладели всем царством; так я-де стал таковых принуждать в службу и хотел-де отнять у них деревни, чтоб они служили на одном жалованье. А судей-та де, которые дела судят неправдою и притесняют народ, наказывал и смерти хотел предавать. Вот-де за ето они и стали надо (подо? — К. Ч.) мною копать яму. И когда-де я поехал по Неве-реке гулять в шлюбке, они-де меня тут заарестовали да и показали на меня небылицу и заставили-де меня странствовать по свету. Где-де где уж я не был и какой нужды не потерпел! Был холоден и голоден, в тюрьмах сколько сидел — уж только одному богу вестимо!»[445]

В показаниях казака А. Кожевникова, тоже передающих пугачевский рассказ, упоминается не «Ранбов» и не Нева, а Кронштадт и называется имя офицера, который помог Петру III уйти от расправы: «А хотя-де такое разглашение обо мне и есть, что якобы я помер, ложно, потому: когда я плыл из Петербурга в Кранштат и был пойман и посажен в темницу и приказан в смотрение офицеру Маслову, то-де он из той темницы меня отпустил, а на место мое посадил другова. С коего-де времени я и странствовал; однако же де хотя в писании и писано, чтоб мне еще з год не явится, да принужден ныне явица для того, что вас не увижу, как всех растащат…»[446] (мотив G3).

Близок к этому варианту рассказ атамана Каргина. На обвинение полковника Симонова в том, что атаман поддался самозванцу, Каргин отвечал: «Всем уже не безызвестно, на каких основаниях российское государство лишилось всемилостивейшего своего монарха от злодеев нашего любезного отечества. Его императорское величество изволило всему яицкому войску изъяснить, что в бытность-де мою в Ранбове, согласясь, ваши некоторые, забыв страх и закон божий, с Орловым бежали в Петербург, объявили ложные клеветы всей гвардии на лицо его императорского величества. Итак, чрезвычайно, отыскался злодей Измайловского полка майор Николай Рославлев и, обольстя весь Измайловский полк, привел к присяге, и весь Петербург возмутили, объявляя и изблевая на дражайшего своего монарха различные б… и, с которым случае таким же образом всю армию обманули, а от государя в Кронштадте ворота затворили и, вооружась злодейски, в помянутый Кронштадт не впустили».[447]

Перейти на страницу:

Похожие книги

Персонажи карельской мифологической прозы. Исследования и тексты быличек, бывальщин, поверий и верований карелов. Часть 1
Персонажи карельской мифологической прозы. Исследования и тексты быличек, бывальщин, поверий и верований карелов. Часть 1

Данная книга является первым комплексным научным исследованием в области карельской мифологии. На основе мифологических рассказов и верований, а так же заговоров, эпических песен, паремий и других фольклорных жанров, комплексно представлена картина архаичного мировосприятия карелов. Рассматриваются образы Кегри, Сюндю и Крещенской бабы, персонажей, связанных с календарной обрядностью. Анализируется мифологическая проза о духах-хозяевах двух природных стихий – леса и воды и некоторые обряды, связанные с ними. Раскрываются народные представления о болезнях (нос леса и нос воды), причины возникновения которых кроются в духовной сфере, в нарушении равновесия между миром человека и иным миром. Уделяется внимание и древнейшим ритуалам исцеления от этих недугов. Широко использованы типологические параллели мифологем, сформировавшихся в традициях других народов. Впервые в научный оборот вводится около четырехсот текстов карельских быличек, хранящихся в архивах ИЯЛИ КарНЦ РАН, с филологическим переводом на русский язык. Работа написана на стыке фольклористики и этнографии с привлечением данных лингвистики и других смежных наук. Книга будет интересна как для представителей многих гуманитарных дисциплин, так и для широкого круга читателей

Людмила Ивановна Иванова

Культурология / Образование и наука