Русская нация, или Рассказ об истории ее отсутствия

Так или иначе, но с боярством, хотя его права и привилегии не были институционализированы, московским правителям приходилось считаться – характерно, что до грозненского террора казни бояр случались очень редко. В еще большей мере приходилось считаться с церковью, не только хозяином средневекового дискурса, но и крупнейшим землевладельцем. Монастырские вотчины, как правило, «обеленные», значительно превышали размером вотчины боярские и поместные земли, вместе взятые. На церковные угодья, при всем очевидном большом желании их присвоить, государство не решилось покуситься даже в эпоху опричнины, для этого пришлось ждать века Просвещения. Кроме того, митрополиты обладали правом «печалования» за опальных и нередко им пользовались. Следует, правда, отметить, что митрополит не избирался, его назначал сам государь. И церковь, и боярство, никогда не выступая против самодержавия как такового, в меру своих возможностей пытались защитить ломаемую им «старину и пошлину», среди элементов которой была не только бесполезная архаика, но и такие непреходящие ценности, пусть и в архаической оболочке, как диалог власти с обществом, человеческое достоинство и милосердие.

Видимо, только в 60—70-х гг. XVI в. был окончательно ликвидирован такой пережиток прежних времен, как землевладение «своеземцев» – мелких частных собственников, не служивших и не несших государева тягла (в Новгородской земле это произошло еще в конце предыдущего столетия, после окончательного присоединения к Москве). «Своеземцам» пришлось поступить на службу – сделаться помещиками, а негодные к службе лишились своих вотчин и растворились среди разных категорий крестьянства.

О бесцеремонном обращении правительства с торгово-промышленным людом говорилось выше, но верхушка последнего все же пользовалась известным почетом. Об этом свидетельствует присутствие представителей русского купечества на важнейших Земских соборах XVI в.: 1566 г., решавшего вопрос о продолжении Ливонской войны, и 1598 г., избравшего на царство Бориса Годунова. Самая привилегированная купеческая корпорация – «гости» – была освобождена от посадского тягла. Впрочем, за это на них налагались «службы» в пользу государства: надзор за чеканкой монеты, организация продажи «казенного» товара (в частности, сибирских мехов), сбор торговых пошлин. Формировалась корпорация «гостей» по назначению сверху.

Определенный уровень свободы до конца XVI в. существовал и для большинства русского населения – крестьян. Даже владельческие крестьяне, то есть жившие на землях вотчинников (монастырей и бояр) или помещиков, оставались лично свободными людьми. По Судебнику 1497 г. они имели право за неделю и после Юрьева дня (26 ноября) уйти от своего владельца, заплатив ему определенную сумму за проживание («пожилое»). Черносошные крестьяне (более-менее точный их процент установить, к сожалению, невозможно) не только были лично свободными, но и владельцами своей земли. Во второй половине XVI в. из-за резкого роста поместного землевладения в центральных областях России черносошное землевладение практически исчезает, сохранившись только на Русском Севере, где его основные черты просматриваются вплоть до начала XIX столетия.

Особенно обильный актовый материал, связанный с жизнью черносошных крестьян, имеется по Подвинью – краю в XVI в. почти сплошь (более чем на 95 %) черносошном. А. И. Копанев проанализировал около 1750 поземельных актов того времени, из которых почти 70 % составляют купчие, совершаемые крестьянами без какого-либо контроля или вмешательства со стороны правительственных органов. Иначе как частной собственностью это не назовешь. И право этой собственности было зафиксировано на государственном уровне в Судебнике 1589 г. (ст. 165): «А хто после живота отпишет деревню детем, то и водчина [вотчина] ввек». «Вотчиной» и даже «державой» называют свои земли и сами кресть яне в поземельных актах. Никаких переделов, никакого выравнивания земельных наделов. Напротив, в глаза бросается резкая неравномерность в распределении земли. Скажем, на Мезени и Пинеге в 1620-х гг. дворы менее 1 четверти (27,8 %) владели 8,9 % земли, а дворы с наделами от 4 четвертей и выше (3,81 %) – 11,4 %.