Русская нация

Весь период своего пребывания в составе империи Польша была ее «больным местом», по выражению иностранных наблюдателей. Как мудро писал П. А. Вяземский во время польского восстания 1830 г.: «Польшу нельзя расстрелять, нельзя повесить ее, следовательно, силою ничего прочного, ничего окончательного сделать нельзя. При первой войне, при первом движении в России, Польша восстанет на нас, или должно будет иметь русского часового при каждом поляке. Есть одно средство: бросить царство Польское… Пускай Польша выбирает себе род жизни. До победы нам нельзя было так поступить, но по победе очень можно… Польское дело такая болезнь, что показала нам порок нашего сложения. Мало того, что излечить болезнь, должно искоренить порок. Какая выгода России быть внутренней стражею Польши? Гораздо легче при случае иметь ее явным врагом. К тому же я уверен, что одно средство сохранить нам польские губернии (то есть Западный край. – С. С.) есть развязаться с царством Польским».

Действительно, в Западном крае (Правобережная Украина, Белоруссия, Литва), с конца XVIII в. управлявшегося российской администрацией, польское присутствие было тоже весьма внушительным. Накануне восстания 1863 г. только в Юго-Западном крае (то есть на Правобережной Украине) число чиновников-поляков превышало полторы тысячи человек: «Даже начальниками канцелярий губернаторов, в том числе и после 1863 г., часто служили поляки, порой делавшие своим подчиненным выговоры за незнание польского языка, на котором большинство чиновников и общалось между собой» (А. И. Миллер). В Виленской и Гродненской губерниях среди старших чиновников православные составляли менее шестой части, а в «низшем слое» и того меньше. После масштабной деполонизации управленческого аппарата ЗК в 1860-х гг. к началу 1880-х в большинстве присутственных мест той же Виленской губернии поляки тем не менее составляли около трети чиновников.

Но еще важнее то, что практически вся социальная верхушка ЗК – шляхта – была либо польской, либо полонизированной. Несмотря на количественную ничтожность (максимум – 5 %), она являлась главным землевладельцем и культуртрегером этих мест, а украинцы и белорусы – бесправными и безземельными «хлопами» (причем православными крепостными владели не только светские магнаты, но и католическая церковь). В начале 1860-х гг. католики составляли в Северо-Западном крае (Белоруссия и Литва) 94 %, а в Юго-Западном – 90 % всех землевладельцев. После нескольких десятилетий целенаправленной правительственной политики по борьбе с польским землевладением ситуация существенно изменилась, но говорить о полной победе было явно преждевременно. К началу 1880-х гг., по завышенным официальным данным, русские поместья относились к польским в ЮЗК как 2:3, а в СЗК как 1:3. Соотношение русских и польских землевладельцев в СЗК составляло 4:25. На Правобережной Украине лишь к 1896 г. совокупная площадь русских имений превысила 50-процентную отметку, и то не во всех губерниях. На рубеже веков рост их количества остановился, а после 1905 г., когда были отменены запреты на покупку земель поляками, снова стало наблюдаться увеличение удельного веса польского землевладения.

Автор фундаментального исследования о шляхте ЮЗК французский историк-славист Даниэль Бовуа подводит неутешительные итоги деполонизации Правобережной Украины: «…российской власти не удалось, несмотря на все русификаторские усилия, элиминировать поляков из этого региона… крупные польские землевладельцы сохранили не только свое высокое положение, влияние на народ, но и задавали тон экономическому развитию Юго-Западного края».