Солнце только что выглянуло из-за ближней горной гряды, позолотив дома и склоны далекого Мрава-сар[3]
. Косые теплые лучи били в переднее стекло машины. Елена невольно жмурилась и морщила нос, чтобы не чихнуть. По обеим сторонам «центральной улицы» причудливо перемежались одно- или двухэтажные добротные каменные дома и приземистые, построенные еще в начале века глинобитные мазанки с подслеповатыми, крохотными, как верблюжий глаз, оконцами. Перед каждой мазанкой был тонир, напоминающий игрушечный вулкан с кратером, полуметровым конусом возвышающимся над землей.— Постой, что это? — спросила Елена.
— Тонир.
— Что?
— В них пекут хлеб.
— Как? В этих ямах?
— В них разжигают огонь, и когда стенки раскаляются, на них лепят тесто. Ты же вчера ела.
— А я думала, их пекут в печах, как в русских деревнях! А можно посмотреть? Ты мне обязательно покажешь, да? — Но тут ее внимание привлекло другое. — Ой, Арсен, посмотри, ослик! Живой ослик! Настоящий! Какой симпатичный!
Возле покосившегося, с закопченной дверью хлева стоял серый с белым брюхом ослик и беззвучно постукивал метелкой хвоста по задним ногам.
Он был привязан к валявшейся на боку повозке без колес. Тут же, в пятнадцати шагах от ослика, возвышался недостроенный Дом культуры, вполне современной постройки, немного даже щеголеватое архитектурное сооружение, выложенное розовым местным туфом. И самое странное было то, что рядом с этими мазанками, арбой, тонирами, осликами оно не смотрелось как нечто чужеродное, а вполне гармонировало с ними. Куда бы ни глянула Елена, повсюду видела эту прелестную смесь добротной национальной архаики и прочной, устоявшейся современности. Вот она, современность — ползет по тесной улочке, лязгая гусеницами, в солярочном чаду в образе мощного бульдозера, на повороте едва не зацепив симпатичного ослика, но вовремя свернув в сторону.
Водитель бульдозера, загорелый до черноты парень, в соломенной шляпе и зеленой безрукавке, приветственно помахал Арсену. Бойко проскочила перед самым носом машины розовощекая старушка в красно-синем живописном национальном одеянии, неся на плече плоское деревянное корытце, в котором двумя стопками возвышались круглые, с румяной корочкой, только что испеченные хлебцы, душистый аромат которых Елена почувствовала даже на расстоянии. Арсен притормозил машину.
— Бабушка Майко, куда же ты лезешь под колеса? Умирать тебе еще рано!
Старуха, повернувшись, пригляделась:
— Вуй, Арсен? Это ты? Гости у меня, сынок, тороплюсь. — Позвякивая серебряными монетами, свисающими на лоб из-под черного головного платка, старуха подошла к дверце машины. — Здравствуй, бала! — поздоровалась она с Еленой и как-то неловко выдвинула вперед плечо с корытцем. — Возьми парочку, сынок, еще горячие, с сыром поешьте.
— Спасибо, бабушка Майко, хватит и одного, — сказал Арсен, взяв хлеб.
Но старуха настояла на своем, пришлось взять второй.
— Спасибо, бабушка, — сказала Елена, с ходу отламывая большой кусок обжигающего пальцы ароматного хлеба. — Умереть можно, до чего вкусно пахнет!
Когда немного проехали, она спросила:
— Ты ей заплатил?
— За что? — не понял Арсен.
— Как за что? За хлеб, конечно!
— Да ты что, Лена?! Так и обидеть старушку недолго.
— Чем обидеть? Разве она не продавала хлеб?
— Да нет же!
— А чего она ходит по улице с корытцем?
— Просто у нее нет тонира, она к соседке ходила печь. И вообще, Лена, запомни: если встретишь женщину и она предложит тебе свежевыпеченный хлеб, не смей отказываться — обидишь…
— Вот это да! — восхитилась Лена. — Просто чудесный обычай. У нас такого нет! — Она откусила хлеб и, зажмурившись от наслаждения, даже застонала: — М-м-м…
…Колючие зеленые изгороди из зарослей ежевики и дикого терна, а рядом — аккуратненькие, крашеные, с заостренными концами штакетники, по ту сторону которых плодовые деревья — тутовые, орех, гранат и, конечно, кусты винограда.
— Как тут много винограда! — воскликнула Елена.
— Да, почти в каждом дворе, — кивнул Арсен, — в иных домах раньше до восьмисот литров вина получали.
— Как?! И все выпивали? — У Елены даже глаза округлились. — Все сами?
Арсен сказал улыбаясь:
— Не бойся, Лена, пьяниц у нас не водится. Даже пьяные — редкость.
«Газик» остановился у большого двухэтажного здания, отделанного все тем же розовым туфом.
— Ну вот мы и приехали, — сказал Арсен, вылезая из машины. — Здесь наша дирекция.
У подъезда стояла новенькая «Волга» песочного цвета, сверкающая лаком и никелем, а чуть в стороне от нее привязанная к дереву оседланная лошадь лениво помахивала хвостом, отгоняя донимавших ее оводов. Двое мужчин о чем-то разговаривали, стоя по обе стороны от мотоцикла с коляской.
— Пойдем, — позвал Арсен Елену.
— А может, я тебя здесь подожду? — робко проговорила она, косясь на мужчин.
— Должна же ты познакомиться с людьми!