Русская новелла начала xx века

— С ума сошла, — коротко сказал кучер, показывая па нее, — видите, все ищет.

Монти смотрел на все, притихнув, притаившись. Все человеческое в нем замолчало. Он представлял себе звериный страх, который должен был овладеть всеми, когда земля загудела и зашаталась. Он даже теперь находил в себе отблески этого страха.

— Только осенью пахнуть перестало, — сказал кучер, показывая на груды мусора, лежавшие везде. И видя, что синьор не понимает, добавил:

— Трупами.

Монти вспомнил, что вынута из-под развалин и погребена была только очень незначительная часть погибших.

— По неделе жили, — продолжал кучер, — русские моряки раскапывали.

И вдруг Монти показалось, что из развалины и теперь еще идет едва заметный, но все-таки уловимый смрад. Он с ужасом потянул воздух. Со стороны моря пахло солью. Но с другой стороны, где горы… Не может быть, он галлюцинирует…

Выехали на площадь, где был собор. Остаток стен его и уцелевшая часть абсиды были обнесены высоким забором. Кучер постучал в калитку. Показались чьи-то печальные глаза. Сегодня нельзя осматривать.

— Я издалека, — сказал Монти, — я из России.

Невозможно было прервать эту пытку созерцания на самом страшном, может быть, месте.

Калитка тотчас отворилась.

Монти вошел туда, где был храм. Ему прежде всего бросилась в глаза уцелевшая стена, в нишах которой стояли мраморные апостолы. У них были обычные жесты проповедников. Но теперь, когда кругом лежали груды мрамора, эти поднятые руки выражали надменное негодование человека перед слепыми силами.

Обломки статуй, тщательно сортируемые, покрывали пол всех трех нефов. Бюсты мертвых, чьи гробницы расселись или разрушились, лежали рядом с кусками ангельских крыльев. Рассыпавшаяся мозаика мешалась с кусками облицовки колонн. Везде стояли подпорки, а где был сорван мраморный пол, там росла трава.

Обходили молча, Пьетро Монти и высокий человек с печальными глазами, хранитель руин.

Казалось, что при виде первых развалин, при виде театра сердце сжалось от тоски и горя так, что больше невозможно, и вот еще сильней, еще мучительней оно сжималось при виде древней красоты, упавшей в прах.

Картины катастрофы, одна за другой раскрывавшиеся перед Пьетро Монти, заставили его забыть на, эти часы об отце. Выходя из храма, он вспомнил о нем. Найти его отчаялся он после первых же расспросов. Здесь, на развалинах, как и при первой вести, пришедшей к Монти в Сибирь четыре года тому назад, было странно и подумать, что дряхлый человек мог спастись от общей гибели.

Но увидеть место, где жил отец, где, может быть, его могила, надо было тотчас.

Кучер привез Монти к углу двух улиц и остановился у пустого места.

— Здесь была дверь, — сказал он.

Соседние дома кое-как уцелели. От этого остался только холм мусора.

Монти снял шляпу.

— У синьора тут жили знакомые? — спросил кучер.

— Отец.

— Отец? Синьор — итальянец? Кто был отец? Он был очень стар?

— Да, очень.

— В этом доме жил только один старик, и я его знал. В день катастрофы я должен был отвезти его на пристань, он уезжал в Палермо. Но я не помню, отвозил я его или нет.

— Припомните! — сказал Монти, задыхаясь. — В котором часу уходил пароход?

— Около двенадцати.

— Припомните! — кричал Монти, сжимая руку кучера. — Вы отвозили старика на пристань?

— Я не помню… Я был болен, у меня вся семья погибла…

Монти выпустил его руку.

— Вы откуда могли подъехать? С которой стороны?

— Вот как сейчас.

— Постарайтесь припомнить! Ночь, горят фонари… Вы подъезжали к этому дому?

Кучер беспомощно оглянулся.

— Мне кажется, я подъезжал. Это я могу припомнить. Но я не могу решительно припомнить, как я его отвозил на пристань.

У Монти блеснула мысль:

— А раньше не было парохода?

— Был, вечерний, скорый.

— Так он мог уехать со скорым? Зачем он ехал в Палермо, вы не знаете? Он торопился?

— Он всегда собирался в Палермо, над ним даже смеялись соседи. И вдруг уехал. Да, да, это могло быть, что я за ним приехал, а его уже не было.

— Это могло быть?

— Могло, могло! Мне кажется, что даже так и было.

Монти крепко обнял кучера. Теперь опять в нем родилась надежда найти отца. Он взглянул на развалины. Конечно, отец жив, его праха тут нет, иначе б Монти это чувствовал…

— Когда идет пароход в Палермо?

— Сегодня вечером.

— Вы отвезете меня на пристань. А сейчас — назад, в гостиницу, скорей!

Не оглядываясь на развалины, Монти ехал к себе в номер. Рядом сияло море. Небо не омрачалось ни единой тучей. Солнце жгло и ласкало.

«Только зачем отцу было ехать в Палермо? Надо вспомнить детство, всю жизнь, тогда можно догадаться», — думал Монти.

3

Отец Пьетро Монти всегда мечтал быть скульптором, но всю жизнь провел за второстепенной работой по отделке мрамора, достигнув в этом большого совершенства.