Русская поэзия начала ХХ века (Дооктябрьский период)

В чаще багряной
Мраморный Пан[75]
С праздной свирелью
Дремлет у влаги:
«Дуй, Аквилон[76]

,В мою свирель,
Мой сон лелея!
Ярче алейте,
Хладные зори,
Пред долгой ночью!
Дольше кружитесь,
Желтые листья,
Над влагой черной!
Ждет терпеливо
Судьбы неизбежной
Темное лоно…»

Желтые листья

Ветр гонит к поблекшему брегу;
Царственный лебедь скользит между них,
А важная Муза героев,
С мраморным свитком,
Вперила на волны
Незрящие зрящие очи —
И думает думу:

«Над темным лоном судеб,

Обагренным жатвой падучей
Мгновенной жизни,
Как царственный лебедь,
Скользит ваш смертный соперник,
Титаноубийцы, —
Среди поколений летучих —
Муж Рока! —
И мерит бестрепетным оком

Бездонные тайны;

И, в омут времен недвижимых
Глядясь, узнаёт
Лелеемый влагой дремучей —
Свой образ…»

Из цикла «Геспериды»

Тризна Диониса [77]

Зимой, порою тризн вакхальных,
Когда менад безумный хор
Смятеньем воплей погребальных
Тревожит сон пустынных гор, —

На высотах, где Мельпомены[78]

Давно умолкнул страшный глас
И меж развалин древней сцены
Алтарь вакхический угас, —

В благоговенье и печали

Воззвав к тому, чей был сей дом,
Менаду[79] новую венчали
Мы Дионисовым венцом:

Сплетались пламенные розы

С плющом, отрадой дерзких нег,
И на листах, как чьи-то слезы,
Дрожа, сверкал алмазный снег…

Тогда пленительно-мятежной

Ты песнью огласила вдруг
Покрытый пеленою снежной
Священный Вакхов полукруг.

Ты пела, вдохновеньем оргий

И опьяняясь, и пьяня,
И беспощадные восторги,
И темный гроб земного дня:

«Увейте гроздьем тирсы, чаши!

Властней богов, сильней Судьбы,
Несите упоенья ваши!
Восстаньте — боги, не рабы!

Земных обетов и законов

Дерзните преступить порог, —
И в муке нег, и в пире стонов
Воскреснет исступленный бог!..»

Дул ветер; осыпались розы;

Склонялся скорбный кипарис…
Обнажены, роптали лозы:
«Почил великий Дионис!»

И с тризны мертвенно-вакхальной

Мы шли, туманны и грустны;
И был далек земле печальной
Возврат языческой весны.

<1898>

Орфей [80]

Не Судьба — незрячий пастырь — властным посохом, Орфей! —
Боги путь твой указали промыслительной рукой,
И склонили путь рыданий к безнадежным глубинам,
И живым увидеть оком дали тихой Смерти дол.
И томительной неволи, умолительный певец,
Вечны створы бледноликий пред тобой разверз Аид!

Даровали мудро боги невредиму быть певцу

В преисподней, скрытой милой цветоносною землей.
В сумрак бездны, над которой наш беспечный хор скользит,
Он доверчиво нисходит к рою зыблемых теней.
Видит ловчий лет Эриний[81] на пахучий крови след,
Видит пленных вечный ужас в медяных тюрьмах Горгон[82].
И, с Харитой[83] неразлучен, уклонясь от многих рук,
К нам восходит и заводит победительный пеан[84].