Русская политическая эмиграция. От Курбского до Березовского

«приехал в Швейцарию из Вильно с представителем литовских социал-демократов. Во время первой встречи Георгий Валентинович вдруг вспомнил о его брошюре „Об агитации“ и, не давая сказать ни слова, стал нещадно ругать и брошюру, и автора».

(В. Логинов)

Представьте себя на месте этого человека. Какое отношение у вас будет к собеседнику?

«…Г. В. проявлял абсолютную нетерпимость, неспособность и нежелание вникать в чужие аргументы… Самые отдаленные намеки на то, что и он впал в крайности (например, мой намек на опубликование частных писем и на неосторожность этого приема), приводили Г. В. прямо в отчаянное возбуждение…»

(В. И. Ленин, тогда ещё Ульянов)

Еще интереснее было отношение Плеханова к Бунду – еврейской социал-демократической организации, входившей в РСДРП и, что самое главное, представлявшей весьма серьезную силу в «черте оседлости» (то есть в западных губерниях).

Плеханов

«проявляет феноменальную нетерпимость, объявляя его прямо не социал-демократической организацией, а просто эксплуататорской, эксплуатирующей русских, говоря, что наша цель – вышибить этот Бунд из партии, что евреи сплошь шовинисты и националисты, что русская партия должна быть русской, а не давать себя „в пленение“ „колену гадову“ и пр. Никакие наши возражения против этих неприличных речей ни к чему не привели, и Г. В. остался всецело на своем, говоря, что у нас просто недостает знаний еврейства, жизненного опыта в ведении дел с евреями».

(В. И. Ленин)

Бундовцы были, конечно, теми ещё ребятами – чрезвычайно склочными и к месту и не к месту педалировавшими «еврейский вопрос». Но забастовки-то они устраивали вполне успешно. Так что ссориться с ними с точки зрения политики было глупо.

С созданием газеты тоже было непросто. «Теперь Плеханов, одобряя идею издания марксистских органов, претендовал на особое, привилегированное положение в редакции, фактически требуя редакторского единоначалия. Переговоры протекали очень бурно и едва не кончились полным разрывом. Был момент, когда Ульянов и Потресов чуть было не отказались от совместной работы с Плехановым. „Как чуть не потухла «Искра»?“ – так назвал Ульянов свою запись об этом совещании, адресованную

Н. К. Крупской, в которой он излил свою боль: „Быть пешками в руках этого человека мы не хотим; товарищеских отношений он не допускает, не понимает…“ Это была настоящая драма, целый разрыв с тем, с чем носился, как с любимым детищем, долгие годы, с чем неразрывно связывал всю свою жизненную работу. Стороны с большим трудом пришли к согласию. В редакцию „Искры“ вошли представители социал-демократических организаций России

(В. И. Ульянов, Ю. О. Мартов и А. Н. Потресов) и члены группы „Освобождение труда“ (Г. В. Плеханов, П. Б. Аксельрод и В. И. Засулич), причем Плеханову предоставлялось два голоса.

Переговоры дались Ульянову нелегко. „В эти дни, – рассказывал Потресов, – он перестал есть, спать, осунулся, пожелтел, даже почернел“. Немедленно после совещания Ульянов выехал в Мюнхен, где обосновалась редакция „Искры“. Здесь он первое время жил без прописки под фамилией Мейер на квартире германского социал-демократа Ритмейера, державшего пивную.