Русская политическая эмиграция. От Курбского до Березовского

Что же касается Гапона, то в тот роковой день он шел во главе одной из восьми колонн. Эта, самая крупная, двигалась с Нарвской заставы. И возле Нарвских ворот была встречена огнем… Рядом с Гапоном находился эсер Петр Рутенберг. Этот факт позволяет борцам с масонами многозначительно кивать – вот видите… Тем более что Рутенберг впоследствии отошел от революционеров и примкнул к сионистам. Хотя вообще-то с Гапоном он познакомился за три дня до событий, когда процесс был уже запущен. Эсеру очень хотелось понять тайну влияния священника на массы.

Именно Рутенберг вытащил Гапона из-под огня. Он буквально оттащил священника на квартиру каких-то своих знакомых, где остриг ему длинные волосы и бороду и переодел в гражданскую одежду. (Священник был в рясе.)

Некоторое время Гапон был в шоке. Он ведь, как и многие, верил в царя. Но тут в его голове случился перелом. В тот же день Гапон написал воззвание:

«Братья и товарищи рабочие! Самому царю я послал 8 января письмо в Царское Село, просил выйти его к своему народу с благородным сердцем, с мужественной душой. Ценою собственной жизни мы гарантировали ему неприкосновенность его личности. И что же? Невинная кровь все же пролилась.

Зверь-царь… Так отомстим же, братья, проклятому народом царю и всему его змеиному отродью, министрам, всем грабителям несчастной русской земли. Смерть им всем!»

То есть священник перешел, точнее, перескочил на крайние революционные позиции, этот текст напоминает листовки анархистов и максималистов. Что интересно – на тот момент непосредственно к вооруженному восстанию не призывал ещё никто. То есть революционеры всегда говорили о революции, но вот так – подымайтесь прямо сейчас…

Вскоре Рутенберг переправил Гапона в имение людей, сочувствовавших революционерам. Там священник должен был дожидаться, пока ему устроят переход через границу. Однако Гапон не был подпольщиком. Сидеть в неизвестности в ожидании, что за ним могут явиться жандармы, было выше его сил. Гапон уехал из своего убежища и самостоятельно умудрился перебраться через границу и добраться на перекладных до Швейцарии. Не очень понятно, каким образом ему это удалось. Возможно, власти отнюдь не рвались арестовывать Гапона. Ситуация-то была для них неприятная. После 9 января в Петербурге прошли массовые аресты, в том чисел и среди либералов. Однако довольно быстро выяснилось: никаких революционеров за манифестантами не стояло. Да и вообще – на тот момент о каких-то резких действиях речь не шла даже среди революционеров. Решение о подготовке вооруженного восстания и эсдеками, и эсерами было принято позже. А Гапон мог много чего наговорить. К тому же суд над ним как раз мог спровоцировать нешуточные беспорядки. Так что, возможно, и решили – пускай уматывает…

Итак, Гапон оказался в Женеве, в центре русской революционной эмиграции. Там никого и ничего он не знал, как не знал он ни французского, ни немецкого языков. Два дня Гапон бесцельно шлялся по городу, пока, наконец, не набрел на русскую читальню. В ней он узнал адрес Плеханова, к которому и явился.

И сразу же оказался в центре внимания. Причем, о двусмысленной позиции Гапона, его связи с полицией тогда никому не было известно. Хотя кое-какие выводы, проанализировав события, можно было сделать уже тогда. Но никто этим заниматься не хотел. Гапон предстал перед публикой как «герой Кровавого воскресенья». Причем занимающий на тот момент ультрареволюционную позицию. Для революционеров всех видов и лично для Рутенберга он представлял большой интерес. Это ведь был лидер, сумевший создать мощную, чисто рабочую организацию. Революционеры о таком могли на тот момент лишь мечтать. Неудивительно, что им очень хотелось понять – каким образом это ему удалось? Так что с Гапоном многим хотелось познакомиться. В том числе и Ленину. Вот что писала Надежда Константиновна Крупская:

«Через некоторое время после приезда Гапона в Женеву к нам пришла какая-то эсеровская дама и заявила, что ее хочет видеть Гапон. Условились о месте свидания на нейтральной почве, в кафе. Наступил вечер. Ильич не зажигал у себя огня и шагал из угла в угол. Гапон был живым куском нараставшей в России революции, и Ильич волновался этой встречей[48]. Ильича очень интересовало, как мог Гапон влиять на массы».

То есть, как видим, Ленин буквально места себе не находил от нетерпения. Кстати, этот мелкий эпизод очень хорошо показывает отношения в этой среде. Зашла какая-то дама из конкурирующей тусовки, договорилась о встрече… Как видим, никакой непримиримой вражды не было – несмотря на отчаянную ругань…