Русская повседневная культура. Обычаи и нравы с древности до начала Нового времени

Иван Грозный может считаться основателем национальной милиции — стрельцов, оказавших в течение ста лет много услуг государству. Фамилии командиров стрелецких полков до сих пор запечатлены в московской топонимике — Зубовские бульвар, улица, проезд и площадь, Большой и Малый Лёвшинский переулки, Малый Каковинский переулок… Отражены в московских названиях и ремесленные занятия жителей: ближе к Кремлю — Кисловские переулки («кислошники» приготовляли для дворца кислую капусту, мочили яблоки, делали квасы); далее улица Поварская с переулками Столовым, Скатертным, Хлебным, Ножевым. О царской охоте напоминают Собачья площадка, Кречетниковский и, возможно, Медвежий переулки; о конюхах — Староконюшенный, Остоженка (где заготовляли в стога сено на приречных лугах), Власьевский (святой Власий, он же языческий Велес, — покровитель скота) и т.д. и т.п.

Иван Грозный учредил на границах, подвергавшихся нападению татар, ряд постов и станов, где местные стрельцы упражнялись в военном деле. В целях охраны границ была также отправлена в 1570 году специальная грамота донским казакам. А чуть позднее, 16 февраля 1571 года, Иван Грозный утвердил первый в истории страны воинский устав — «Приговор о станичной и сторожевой службе», разработанный воеводой Михаилом Воротынским. В эти же годы была создана каперская флотилия Ивана Грозного. Во время Ливонской войны 1558–1583 годов эта наемная флотилия нарушала морскую торговлю Польши, Литвы и Швеции в Балтийском море, а также использовалась для борьбы со шведскими и польско-литовскими каперами.

Роскошь двора Ивана Грозного в Кремле приводила иностранцев в изумление. По рассказам посла германского императора Максимилиана II Ганса Кобенцеля, посетившего Москву в 1576 году, во время приема царь Иван Грозный и его сын сидели в одеждах, усыпанных драгоценными камнями и жемчугом, а на шапках сияли «как огонь горящие рубины, величиной с куриное яйцо». «В жизнь мою не видел я вещей драгоценнейших и прекраснейших, — писал Ганс Кобенцель. — В минувшем году видел я короны или митры священного нашего господина… Видел корону и все одеяния короля католического… видел многие украшения короля Франции и его императорского величества как в Венгерском королевстве, так и в Богемии и других местах. Поверьте же мне, что все сие ни в малейшей степени сравниться не может с тем, что я здесь видел»^{39}.

Придворный церемониал в Средние века вообще имел, и в России в особенности, большое значение. В нем видели одно из выражений богатства и мощи государства. Государственные регалии выполнялись из золота талантливыми мастерами, обильно украшались драгоценными камнями. Поэтому они являются не только символами царской власти, но и великолепными произведениями декоративно-прикладного искусства.

Всемирно известная шапка Мономаха — древнейший царский венец. Согласно легенде, киевский князь Владимир Мономах получил ее от своего деда — византийского императора Константина. «Мономаховой» она названа впервые в завещании Ивана Грозного. Таким образом, шапка, получив наименование «мономаховой», становилась не просто символом высшей государственной власти, но власти, преемственной от Византии.

Надо сказать, что и послы, попадавшие на прием к государю, своими дарами старались как-то соответствовать всей этой роскоши, о которой они, конечно, были наслышаны.

Известна печальная судьба слона, подаренного персидским шахом Тахмаспом Ивану Грозному. Слон при представлении русскому государю отказался преклонить перед ним колени, за что и был изрублен мясными топорами. История второго слона, подаренного Ивану Грозному, тоже печальна, хотя и не столь трагична. Он, не выдержав долгого пешего перехода, не то что поклонился грозному царю, а рухнул перед ним, едва встретившись с Иваном Васильевичем взглядом. Царь подобрел и велел кормить слона наилучшим образом. Слону выдавали в сутки 13,5 килограмма «сорочинского пшена», то есть риса, 3 килограмма патоки, столько же сливочного масла и от 30 до 60 калачей. Правда, слону полагалось еще и ведро водки, однако целиком ли до него доходил этот чисто русский продукт или нет, история умалчивает. Но очень скоро привольное житье кончилось. Вместе со слоном в Москву прибыл араб, которому Иван Грозный положил солидное жалованье. То ли сыграла свою роль зависть, то ли традиционная подозрительность москвичей к иноземцам, но араба вместе со слоном обвинили в распространении чумы и холеры. После этого царь отправил их в ссылку. Но и в ссылке слон не давал царю покоя, и из Москвы был отправлен палач для казни, судя по всему, немец-опричник Генрих Штаден, который и оставил нам записки о слоне. Правда, немец не успел — араб умер, а слон, проломив забор, улегся на его могиле. «Там его и добили — пишет Штаден, — выбили у него клыки и доставили великому князю и доказательство того, что слон действительно околел»^{40}.