Русская повседневная культура

В те времена наиболее развитыми и продвинутыми европейскими государствами были Византия и, как ни странно это нынче звучит, Испанский арабский халифат. Но даже видавшего виды испанского араба Абу Хамида ал-Гарнати (1080 или 1100–1169 или 1170), побывавшего во многих странах поразила финансовая система русских: «Между собой они производят операции на старые шкуры белок, на которых нет шерсти, в которых нет никакой другой пользы и которые ни на что решительно не годятся. Они их укрепляют в пачку и называют джукн. За каждую шкурку из этих шкур дают краюху отличного хлеба, которая достаточна для сильного человека на целый день. На них же покупается все, как то: рабыни, отроки, золото, серебро, бобры и другие товары. А если бы эти шкуры были в какой другой стране, то за тысячу их вьюков не купить бы одного зерна и не были бы они годны решительно ни на что». Из записок удивленного араба видно, что богатые русские уже тогда испытывали слабость к толстым пачкам денег.

Над нашими «деньгами» — собольими шкурками, пришедшими на смену беличьим, иностранцы посмеивались. Но на Руси соболья шкурка была самым удобным и ходовым денежным мерилом. На шитье мужской рубахи на меху — зимней одежды, прототипа мужского кафтана, шло сорок собольих шкурок. Отсюда устоявшееся измерение на Руси — сорок, и с этим связаны такие выражения, как «сорок сороков»: «в Москве на праздники звонят сорок сороков колоколов»; «на Самсонов день — дождь, все сорок дней будут лить дожди»; «с Поклонной горы все сорок сороков видны» и т. д. и т. п.

Не хочется о грустном, но из тех времен до наших дней дожил обычай поминать усопшего на сороковой день после кончины.

Но вернемся к шкуркам: если говорить о них как о деньгах, то надо сказать самое главное — что шкурки обеспечивались драгметаллами. То есть теми же гривнами-слитками.

Если учесть тогдашнюю покупательную способность этого куска серебра, то на эту гривну можно было купить табун из пятнадцати — двадцати кобылиц либо стадо коров голов в сорок. Именно такие гривны весом в 197 граммов и составляли государственный валютный запас суверенной Новгородской боярской республики.

Московская гривна была полегче и ценилась пониже. С финансами на Москве тогда было туговато. Только полувековыми трудами Ивана Калиты и его сыновей Москва немного поправила свои дела.

Надо сказать, что собственных денег московские князья не чеканили по той причине, что выпускать свою монету имели право только полностью независимые государи. Наши же князья считались данниками Орды, и татары пресекали попытки введения собственной московской монеты очень жестко.

Только Дмитрий Донской, доказав относительную суверенность Москвы на Куликовом поле, уже имел полное право чеканить свою монету. Чем он и занялся в подражание соседним европейским государям. При этом система кредитных денег была забыта на долгие 400 лет. В те же годы забывается общеевропейское название «куна» и постепенно вводится тюркское «денга», в свою очередь заимствованное тюрками из языка фарси. Таким образом появляются собственно русские деньги.

И… фальшивомонетчики. Самый первый, известный нам из исторических хроник, Федор Жеребец, «ливец и весец» (то есть литейщик и весовщик), изготавливал гривны из разных сплавов и был пойман на этом в 1447 году.

При отце Ивана Грозного Василии III (княжил в 1505–1533 годах) число подобного рода безобразий значительно возросло. Как говорит летописец, «при державе великого князя Василия Ивановича начаша безумнии человецы, научением диавольским деньги резати и злой примес класти, того много лет творяху». Их не останавливали даже жесточайшие публичные казни. Известно, что пойманным фальшивомонетчикам во время Ивана Грозного (1533–1584 годы) заливали горло расплавленным металлом. Позднее, во времена Смуты, Москву наводнили фальшивки, выпущенные шведами за шесть лет оккупации Новгорода и прозванные «корелки худые». Они очень серьезно подрывали нашу экономику.

Наш первый царь из рода Романовых — Михаил Федорович (царствовал в 1613–1645 годах) отменил для фальшивомонетчиков смертную казнь, заменив ее публичной поркой кнутом, выжиганием на щеках слова «вор» и высылкой в отдаленные города «до государеву указу». Двадцатилетнее послабление привело к невиданному разгулу воровства. К относительному спокойствию от народных фальшивомонетчиков привел только указ 1637 года: «Впредь указал есмя: кто воровское дело заведет, маточники и чеканы резать, или кто деланные купит и учнет воровские деньги делать, тем ворам велим заливать горло по-прежнему, без всякие пощады».