Русская проза рубежа ХХ–XXI веков: учебное пособие

Избыточная метафоричность стиля прохановской прозы заставляет вспомнить традиции барокко, где перегруженность нередко приводила к потере четкости формы. Автор не стремится к достоверности в передаче речи своих героев, будь то боевики или российские солдаты, перегружая ее риторическими конструкциями. Вот как разговаривает со своей русской любовницей, бывшей проституткой, Шамиль Басаев: «Оставаться мне в городе и здесь разбивать головы русским собакам, перетирая их кости в развалинах, подрывая их штурмовые группы на минных ловушках. Или уйти с отрядами из Грозного и на юге, в родных горах, дать им последний бой, смертный бой. Сжигать их колонны в ущельях, расстреливая их десантные части из неприступных засад. Третий день думаю, не могу решить. Ты знаешь меня лучше, чем я сам. Как скажешь, так сделаю.»

Понятно, что мусульманин и полевой командир боевиков вряд ли стал бы спрашивать совета у своей любовницы, да еще используя в речи изощренные конструкции с деепричастными оборотами, свойственные книжному стилю. Чтобы усилить эмоциональную напряженность, автор осознанно игнорирует специфическую ментальность своего героя.

Аналогично построен и разговор полковника Пушкова со своим сыном во время их последней встречи: «Ты спрашиваешь, за что мы воюем? <...> Не за банкиров с их алмазными перстнями. Не за прихоть политиков, которые на наших костях добывают себе власть. Не за нефть, которую гонят за рубеж олигархи, а в русских домах мороз. Воюем за отдаленную, будущую, постоянно у нас отнимаемую Победу. <...> Здесь, в Грозном, мы должны победить. Русский солдат должен снова поверить в себя. Народ должен поверить в русского солдата и генерала. Россия должна поверить в армию.»

Публицистическое начало прозы А. Проханова придает ей эпическую форму, но оно слишком сильно, чтобы можно было его проявления считать явлением исключительно художественно-литературным. Герои прохановских романов нередко носят фамилии своих прототипов; для оценки событий используется единый набор приемов. Герои-протагонисты практически пересказывают содержание передовиц газеты «Завтра», а герои – «злодеи» циничны до абсурда в своих признаниях. Однако именно такая литература часто привлекает читателей, ибо компенсирует недоверие к вымыслу, слишком широко представленному в военной прозе. Она сопрягает злободневность содержания и «волевой элемент», позаимствованные из беллетристических и кинематографических боевиков. Кроме того, в ней отражена четко артикулированная система ценностей, основанная на бытующих в общественном сознании мифах и архетипах.

Таким образом, именно в литературе о войне ярче всего проявился процесс поиска новых нравственных ориентиров, ставший естественным следствием распада прежней идеологической системы, в которой четко определялись критерии восприятия войны.

Невозможность найти оправдание войны привела к тому, что высокая трагедийность, идея подвига, спасения Отечества вытеснились ложным пафосом, исключающим нравственное очищение героев. Сегодня военная проза озабочена поиском новых смыслов, попыткой обретения героя, начиная с самых простых и доступных ценностей – понятий Родины, долга, братства, чести, любви, красоты. Размышляя об ужасах войны, писатели невольно затрагивают и другие проблемы, в частности, пишут о разрушении империи, о взаимоотношениях с властью. Несмотря на глубину взгляда, отточенность стиля, далеко не всем авторам удалось достичь эпической глубины изображаемого, встречается много риторических фраз, публицистических авторских отступлений. Оценка событий через пафосную интонацию оказывается недостаточной для современного читателя, который нередко стоит на иных, чем автор, нравственных позициях.

Вместе с тем уход от мифопоэтизации, стремление к яркой публицистичности, основанной на использовании документальных материалов или создании их иллюзии, являются типологической особенностью современной прозы о войне. Отсюда многоэпизодность повествования, когда отдельные картины сменяют друг друга с кинематографической быстротой. Такая форма соответствует современной ментальности, настроенной на компьютерное и сериальное мышление. Над романами начинают доминировать жанры меньшего объема – рассказ, повесть, циклы репортажей, документальных очерков.

Литература 90-х наглядно показала, что «военная проза» не только не исчерпала своего потенциала, но, наоборот, приобрела «второе дыхание». Тому есть несколько причин.

Во-первых, отсутствие прежних форм идеологического диктата и цензуры, помноженное на доступность целого ряда документальных и историко-аналитических источников, расширило возможности художественного исследования предпосылок и особенностей как Великой Отечественной войны, так и тех локальных войн, что были вызваны архитектоническими подвижками в обществе после перестройки.