Русская проза рубежа ХХ–XXI веков: учебное пособие

Поисками путей приобщения к вековечным ценностям, таким как семья, любовь, душа, покой, дружба, объясняется и сопряжение в романе конкретно-социального и онтологического планов, заявленная автором ориентация на диалог с культурным пространством. Дословная цитата строк «Подожди немного, отдохнешь и ты» из стихотворения «Горные вершины» И.В. Гёте, обращение к пушкинским строкам о «покое и воле» вносят в концептуальные мысли произведения доминантную идею о необходимости гармонии в душе человека, его «самостоянья».

Обилие рассуждений автора и его героев позволило Р. Арбитману сказать, что А. Кабаков использует прием, так называемой инъекции исповедальной прозы в триллер. Часто А. Кабакова относят к «постреалистам», или «новым реалистам». Действительно, как писателю ему свойственны конкретность описаний, использование множества временных и вещественных деталей, не исключающее возможностей использования интертекста, ремейков, обильного цитирования, осложненного повествования (отступлениями, снами, авторскими рассуждениями, иногда явно публицистического характера).

Герой романа становится собеседником автора, поэтому свои творческие принципы, воззрения на взаимоотношения с читателем автор излагает в беседах с персонажем, обвиняющим его в эпигонстве, «населении сочинения ангелами», в подражательстве В. Аксенову, «чуть ли не в плагиаторстве», в мистике и в излишнем натурализме: «…Выше всякой меры увлеклись мистикою, сверхъестественным в немецком духе, всяческим суеверием, годным разве что для детских сказок и интересным лишь навечно оставшимся в недорослях читателям довольно известного романа драматурга Булгакова. (…) И любой вам скажет, что всякая чертовщина – от бессилия, оттого, что сюжеты иссякли, что эпигонство в крови, что сели писать роман, а романа-то нету-с. (…) Роман «Ожог» небось читали, сударь? Писателя такого, Аксенова, знаете? Вот то-то и оно. Все оттуда».

В ответном письме Михаилу Шорникову автор полемически отстаивает свою точку зрения: «В любом вымысле всякая нечисть, любое волшебство и тому подобное обязательно присутствуют хотя бы в скрытом виде. Потому что без сверхъестественного вообще не существуют ни отношения персонажей, ни сюжетные события, ни даже самое простое».

Хотя в своих выступлениях сам А. Кабаков полагает, что придумать сегодня что-то новое трудно, речь скорее идет об аналогии, внешнем сходстве. Налицо и скрытая полемика с постмодернизмом, активно набиравшим силу в 1980-е годы, в котором цитатность является одним из свойств. Для самого Кабакова важнее не М. Булгаков, а Н. Гоголь, скрытые реминисценции с его творчеством действительно встречаем во всем творчестве писателя, тяготеющего к фантасмагорической составляющей. Интересна и отсылка на В. Аксенова, А. Кабаков называет его одним из своих учителей, ему близок и Ю. Трифонов с его вниманием к человеку, активным использованием подтекста.

Структурному единству способствует также некоторая драматургичность повествования, авторский рисунок персонажей, «расположившихся в мизансцене следующим образом». Очевидно, что герой романа – обобщенный образ. Его генезис прослеживается в русской классике, и прежде всего в лермонтовском «Герое нашего времени». Отсюда и парафраз названия. Вместе с тем автор представляет своего Шорникова как носителя разных профессий: он и поэт, и художник, и актер, узнаваемый по роли, сыгранной в фильме «Изгой». Не случайны его претензии к автору по поводу «расщепления человеческой личности», «вивисекции не заслуживающей»: «Скажите, как на духу, для какой цели понадобилось Вам меня на части делить!».

О духовной преемственности своего «я» с литературным предшественником, о своем месте в «череде таких же, давно забытых», говорит сам герой в исповедальном монологе в части «Любимый, замечательный». Автор отметил типичность своего героя: «все они взяты действительно из ближнего мне круга, и взяты лишь ради одного – чтобы очертить жизнь этого круга тем общим, что в ней главное. Бездельем» [56]. Обозначенный нами прием можно воспринимать и как дань экзистенциальной традиции описания персонажа, и как отголосок реалистической типизации. Даже на небольшом пространстве А. Кабаков пытается ввести новые особенности характеристики персонажа, тяготея к контаминационному описанию.

Ассоциативный принцип позволяет композиционно увязать текст на всех уровнях. Иногда используются монтажный принцип построения, тогда преобладает прерывность (дискретность) изображения, повествование разбивается на фрагменты, подобно кадрам киноленты, усиливаются причинно-следственные сцепления.

В творчестве А. Кабакова встречается и форма рассказа. Первый рассказ писателя «Пейзаж с Игнатьевым» появился в 1972 г. К социальной фантастике автор относит свой рассказ «Маленький сад за высоким забором». Некоторые рассказы отличают те же автобиографичность и исповедальность, что и крупные формы. На доминантного героя прозы указывает посвящение рассказа «Зал прилета» Юрию Валентиновичу Трифонову: «таковым обычно становится представитель интеллигенции, маленький человек».