Русская проза рубежа ХХ–XXI веков: учебное пособие

Обрисовывая подобных героев, автор часто вводит условную ситуацию. Она становится своеобразным переходом к сказочности бытия или, по определению критики, диктует сказочность ее прозы. Действительно, мир сказки имеет особое значение для героев Т. Толстой как своеобразное защитное средство от суровой и жестокой действительности. Н. Иванова отмечает: «Главным полем ее художественной деятельности является современное мифологизированное безрелигиозное сознание, находящее утешение в выдуманном, изобретенном, фантастическом или легендарном мире».

Мифопоэтическое пространство Т. Толстой организуется как особый внутренний мир героя, описывается его состояние, реакция на внешние обстоятельства. Своеобразными сигналами становятся клише и фольклорные формулы:

«Ветер пешком пришел с юга, веет морем и розами, обещает дорогу по легким лестницам в райские голубые страны» («Милая Шура»).

Клише предопределяют замкнутое пространство, в котором и происходит своеобразное исследование социального типа. Реальность и ирреальность повествования поддерживаются присутствием конкретных и абстрактных персонажей. Выше отмечалась их функция для обозначения перехода к определенным выводам, обобщениям, темам. В подобных случаях возможно и использование цветового определения: «судьба, черным ветром вылетевшая в распахнувшуюся форточку». Так создается и определенное настроение. Отметим, что судьба, как и тоска, становится одним из условных персонажей Т. Толстой.

Особую роль в повествовании играет деталь, помогая автору переместиться в прошлое, воскресить запахи, звуки, усиливая одновременно конкретную осязательность изображаемого с помощью цвета, часто строящегося на оппозиции (черного и красного, светлого и темного). Деталь используется и для организации повествовательных планов, автором как бы постепенно собирается картина мира. В бытовом плане чаще всего встречаются предметная, интерьерная или портретная детали. Здесь она выступает в своей основной функции – как «определитель» предмета, вещи или человека, придавая описанию обстоятельность, точность и осязаемость.

Использующаяся в воспоминаниях сходная временная деталь часто вводится через сравнение, отчего и описание становится более зрительным. Соединяя деталь с цепочкой эпитетов, автор усиливает общее впечатление:

«Легкая карельская ночь. Нет ни тьмы, ни алой зари – вечный белый вечер. Ушли все сказки. по земле ползут переливы серого сада.» («Самая любимая»)

Деталь может проявляться из простого перечисления однородных предметов, из которых складывается общая картина.

«Несложная пьеска на чайном ксилофоне: крышечка, крышечка, дощечка, крышечка, тряпочка, крышечка, тряпочка, тряпочка, ложечка, ручка, ручка» («Милая Шура»).

Приобретая дополнительное значение, кроме прямой, предметной или образной характеристики, участвуя в обобщении, деталь способствует созданию образа-символа, что расширяет ее функции.

Автор использует самые разнообразные детали: временные («нес в руке две копейки, чтобы позвонить»); портретные (деталь – описание ног: «переставляя свои дореволюционные ноги», «кряхтит и нашаривает узловатыми ступнями тапки»); интерьерные («оранжевый горб абажура»; «прохудившийся диван», «смятая постель»); пейзажные («в холодном дожде, в холодном городе, под низкими холодными тучами», «красная персидская сирень»); сновидческие («ночью Петя бродил по подземным переходам, по лестницам, по коридорам метро»); символические (героиня несет «баночку довоенного сока»). Иногда используется градация: «Голубые шторы. Нет, белые. Белые, шелковые, пышные, сборчатые. И кровать белая». Детали соединяются, усиливая авторскую оценку: «ноздреватый мартовский снег» (соединена пейзажная и временная детали), «трещала мятым шоколадным серебром» (вещественная и характерологическая).

Подобный «густой», насыщенный текст, на первый взгляд, должен замедлять повествование. Вл. Новиков даже предлагает его «не бездумно глотать, а дегустировать со вкусом и толком, вникая в оттенки и детали». Конечно, внешняя незатейливость требует и своего читателя, способного следить за медленно разворачивающимся повествованием, останавливаясь на эпитетах, метафорах, скрытых аллюзиях.

Однако дальше критик замечает, что читатель остается в постоянном недоумении, пытаясь понять, что хочет сказать автор. Действительно, часто читатель ждет, что должно что-то случиться, но все не случается, а затем следует неожиданная смерть героини. Описание строится на резкой смене интонации: «Мусор распарился на солнце, растекся черной банановой слизью» («Милая Шура»).