Русская психиатрия от Николая II до Сталина

О рано возникшем интересе к детским психозам в России свидетельствует и то, что журнал Мержеевского «Вестник клинической психиатрии» открылся в 1883 г. статьей М. Я. Дрознеса «Материалы для психопатологии юношеского возраста»[53].

Первое описание психозов в раннем детстве, в том числе кататонии у мальчика 10 лет, в России принадлежит С. Н. Данилло[54], тоже из клиники Мержеевского. Юношеский прогрессивный паралич описал в 1803 г. А. И. Ющенко.

В земских психиатрических больницах особые отделения для детей начали появляться только перед самой революцией: попытка создать такое отделение была сделана в Херсоне (детское отделение на 25 коек с 1899 г.); в Харькове в 1912 г. для занятий с детьми был приглашен педагог. Однако и здесь дело шло главным образом об олигофренах, случайно попавших в больницу, а не об организации приема и лечения детей с острыми психозами. Специальная детская психиатрическая помощь развилась только после Октябрьской социалистической революции.

Все же мы видим, что и в области детской психиатрии в России до революции научная работа и практическая устремленность стояли на высоком уровне.

Глава 3 Судебная психиатрия в царской России

Правовые отношения психически больных и их ответственность перед судом за совершенные ими преступления и проступки предусматривались, как мы указывали в главе I, еще в законах Киевской Руси.

Психически больных до конца XVIII века помещали в монастыри, «чтобы смирить», «чтобы от святые соборные церкви не отлучиться», потому что «поберечь его некому», помещались и по постановлению администрации, и по челобитью, подававшемуся коллективно «всякого чинов людьми»[55], и по просьбе родственников. Приказ как, например, видно из указа 1648 г. о помещении в Кириллов монастырь Никиты Уварова, формулировался так: «… и у церковного пения велеть ему быти во вся дни, чтобы его в истину привести… А буде Микита в монастыре начнет дуровать… велеть содержать его в хлебне в работе скованным, чтобы его от его безумия на истину привести».

«Исправившиеся в разуме» большей частью сами подавали челобитные об их освобождении из-под монастырского начала. Установление факта выздоровления лежало на монахах. Например, на челобитье страдавшего падучей Автомеева имелась резолюция: «Взять сказку за рукой игумена Тихоновой пустыни (где находился больной), подлинно ли он пришел в совершенный ум». Или, например, в 1686 г. был освобожден из-под монастырского надзора боярский сын Косьма Кохнев на основании извещения игумена Паисия, что «названный сын боярский в разуме своем исправился». В указе об его освобождении из монастыря, однако, сказано: «а как прочитав Пронька Демин того Кузьму Кохнева на Ливны (на родину) привезет… быть ему в Ливнах в прежней службе, а с Ливен его никуда не отпускать и дать на поруки с записью, что ему с Ливен никуда не съезжать».

В монастыри в XVII веке посылали не только для «исправления», но и для судебной экспертизы. Так, в 1685 г. некую Авдотицу, обвиняемую в краже собольего меха, ввиду того что она «будто бесновалась», послали в Троицкий девичий монастырь, и «попу, и старицам монастыря» было велено наблюдать и выяснить, «подлинно ли она бесновалась или умыслила на себя сумасбродство затеять». Но Авдотица из монастыря самовольно убежала и бросилась с ножом на подьячего Лихарева, «по вине которого раньше бита кнутом». Тогда все же запросили монастырь, «как она в монастыре под началом в исступлении или целости ума была и как из-под начала освободилась». Монастырь отвечал, что обвиняемая «в монастыре бранных слов и непристойных не говаривала и юродства, как бывает у беснующихся, у нее не водилось, была в полном разуме, а из-под начала ушла потому, что в то число цепи и вериги на ней не были». На основании этого заключения государь по всей строгости закона «указал отсечь ей руку».

Однако далеко не всех обвиняемых, относительно которых возникало сомнение, «в целом уме или не целом» они действовали, отправляли для экспертизы в монастырь. Нередко велся «розыск» (следствие), а испытуемый содержался «в разряде или в приказной избе» или даже в тюрьме. Но и при этом всегда допрашивали прежде всего монахов, старцев, духовенство, хотя далеко не всегда суд соглашался с их экспертизой. М. Ю. Лахтин в своих очерках «Из прошлого русской психиатрии» приводит, например, дело некоего Иглина, который произносил «непригожие слова о государе». Об этом Иглине архимандрит и игумен показывали, что он «в уме решился… и в том безумии странствует», а в 1649 г. «находился в запрещении в Никольском монастыре у старцев на цепи и из-под начала ушел с цепью». Тем не менее «велено было в Путивле учинить ему наказание… бить его батоги нещадно».