Русская революция, 1917

Город еще не успокоился, когда мы сочли необходимым перевести министров в крепость. Делать это средь белого дня было очень опасно, план полностью бы разоблачился. Приняв решение, мои коллеги установили наблюдение за правительственным павильоном, я назначил отправку на ночь, не предупреждая даже охрану. Все приготовления завершились к полуночи, после чего я лично попросил арестованных готовиться к отъезду, не сообщая, куда их переводят и почему. Их было восемь: Щегловитов, Сухомлинов, Курлов, Протопопов, Горемыкин, Белецкий, Маклаков и Беляев.

Тайная отправка, враждебные лица солдат перепугали высоких сановников. Некоторые совсем лишились самообладания. Щегловитов сохранял спокойствие, но, наверно, в глубине души вспоминал многочисленные жертвы, которые по его приказу точно так же в ночной тиши тащили в крепостные казематы, в другие тюрьмы, на место казни. Протопопов с трудом держался на ногах; кто-то, кажется Беляев, тихо попросил меня сейчас же сказать, грозит ли ему казнь.

Я вспомнил о Горемыкине, шагнул к нему. Он так и не сбросил меховую шубу, но я заметил исчезновение орденской цепи Андрея Первозванного.

— Где ваш орден? — спросил я.

Сильно возбужденный и смущенный старик что-то забормотал, как застигнутый с поличным школьник.

— Вы его сняли? — допытывался я.

— Нет.

— Но где же он?

Бедняга знал, что ему не позволят взять с собой лишние предметы, но был не в силах расстаться со своей игрушкой; наконец он решился расстегнуть пиджак и жилет, начал вытаскивать спрятанную под рубашкой цепь. Я сделал для него исключение, разрешив оставить орден.

Говоря о переводе министров, вспоминаю беседу, которую я имел 12 марта со Щегловитовым сразу после его заключения в правительственном павильоне. Он там еще находился один, чем я и воспользовался, когда попытался его убедить, если он сколько-нибудь любит свою страну и хочет искупить прошлое или хоть как-то послужить России, связаться по телефону с Царским Селом, с кем угодно, объяснив властям бессмысленность всякого сопротивления и посоветовав сдаться на милость народа. Он решительно отказался.

Вернусь к событиям 13 марта. Как я уже говорил, прибытие частей гарнизона и всех гвардейских полков, включая отряд личной царской охраны, сильно укрепило положение Думы. Полиция на улицах оказывала слабое сопротивление, хотя на окраинах продолжалась перестрелка. Нас не интересовали остатки сопротивляющихся сил; больше всего в тот момент беспокоило положение в провинции и особенно в Москве, откуда еще не поступало никаких известий. Ситуация в целом пока не прояснилась, передвижения и намерения Николая II оставались загадкой. Зачем он отправился из Ставки в Царское Село? Теперь я думаю, что он уехал в Царское, не отдавая себе отчета в безнадежности ситуации, возможно надеясь успокоить Думу, пойдя на уступки. Возможно, поддался желанию повидаться с семьей, тем более что обожаемые им дети в то время болели.

Однако все было не так просто. В любом случае он не принял бы никакого решения, так как мы не могли позволить царю доехать до Царского Села, находящегося совсем рядом со столицей. Не имея возможности или желания взять на себя организацию армии сопротивления, он нашел бы там людей, способных на это вместо него. Думский Временный комитет решил не пускать царский поезд в Царское Село, остановить его на пути, направив к царю парламентариев. Все считали его отречение скорым и неизбежным. Еще в начале зимы в высших петроградских сферах обсуждались проекты государственного переворота, о многих была осведомлена даже армия, и все они предусматривали отречение Николая II.

Наш комиссар путей сообщения Бубликов лично следил за движением царского поезда. Кратчайший путь от Могилева до Царского проходил через Витебск и станцию Дно, занимая четырнадцать — шестнадцать часов. Царь выехал из Могилева утром 13 марта. Временный комитет приказал остановить поезд на станции Дно. Время шло. Минула полночь. Наконец мы узнали, что поезд направляется к Пскову, где находился штаб командующего Северным фронтом. Это свидетельствовало о намерении царя опереться на армию. Уже не помню, долго ли мы играли в кошки-мышки, но маленькая «мышка» очень ловко гонялась за «кошкой». Узнав, что путь через Дно закрыт, царь приказал направить поезд на Бологое, откуда идет железная дорога к Петрограду и Москве. Мы приказали закрыть дорогу на Бологое. Царь и его свита впервые осознали, что им не удастся проехать в нужное место, и поняли, что власть перешла в руки ненавистной Думы.