Русская революция и «немецкое золото»

Немцы затягивают вопрос и не очень-то хотят вступать с Лениным в переговоры, хотя бы по вышеприведенным причинам; при этом они последовательны, что с ними ведь вообще часто бывает. Немецкие генералы, возглавляющие, как известно, всю германскую политику, сделали, как мне кажется, все возможное для того, чтобы свергнуть Керенского и заместить его «чем-нибудь другим». Это «другое» теперь заступило его место и желает заключить мир, необходимо, следовательно, взять быка за рога, сколько бы сомнений ни внушали нам партнеры. Исчерпывающих данных об этих большевиках не достать, то есть, вернее, данных очень много, но они противоречивы. Они начинают с того, что разрушают все, что напоминает труд, благосостояние и карьеру, и уничтожают буржуазию. О «свободе и равенстве» в их программе очевидно больше нет речи. Они зверски угнетают все, что не подходит под понятие пролетариата. Русские буржуазные классы почти так же трусливы и глупы, как немцы, и дают себя резать, как бараны. Разумеется, этот русский большевизм является европейской опасностью, и будь мы в состоянии привести нужную страну не только к заключению мира, но и к введению законного порядка, было бы правильно не вступать с этими людьми в переговоры, а просто идти на Петербург и восстановлять там порядок, но такой силы у нас нет, потому что для нашего спасения необходимо возможно скорее достигнуть мира; он немыслим без взятия Парижа, а для этого опять-таки необходимо очистить весь Восточный фронт. Так замыкается заколдованный круг. Все эти вещи, которые особенно поддерживаются в германских военных кругах, и потому-то с их стороны в высшей степени нелогично выступать против Ленина.

Третьего дня мне не удалось закончить письмо; продолжаю сегодня. Вчера была опять сделана попытка, исходящая из источника, который ты легко угадаешь, пояснить мне все выгоды сепаратного мира. Я говорил об этом с императором и сказал ему, что такое поведение напоминало бы человека, из-за страха смерти кончающего с собой. Я сказал ему, что этого сделать я не могу, но вполне готов выйти в отставку под каким бы то ни было предлогом, и что конечно найдутся люди, готовые испытать этот путь. Лондонская конференция постановила разработать двуединую монархию; никакой сепаратный мир этого не изменит: румынам, сербам и итальянцам достанутся громадные территории. Триест будет потерян, остаток распадется на отдельные области, чешскую, польскую, венгерскую и германскую; контакт между этими новыми государствами будет весьма незначителен, другими словами, результатом сепаратного мира будет то, что искалеченная Австро-Венгрия будет раздроблена на мелкие части. Но прежде, чем прийти к таким результатам, нам придется бороться и дальше, и в частности против Германии, которая конечно тотчас же заключит мир с Россией и оккупирует Австро-Венгрию. Немецкие генералы не будут настолько глупы, чтобы выжидать, пока Антанта нападет на Германию со стороны Австрии, а озаботятся сделать Австрию театром военных действий. Итак, сепаратный мир не положит конца войне, а лишь подменит противника и предаст злым демонам войны остальные провинции, как, например, Тироль и Богемию, до сих пор свободные от них, на полную гибель.

С другой стороны, в случае если германское наступление удастся, мы, может быть, сможем через некоторое время добиться вместе с Германией всеобщего мира, приемлемого, компромиссного мира. Император почти все время молчит. Его приближенные тянут то влево, то вправо; у Антанты мы тем временем ничего не выигрываем, а в Берлине доверие к нам заметно падает. Если мы хотим перейти на сторону врагов, то надо сделать это возможно скорее; но постоянно позировать предательством, не приводя его в действие, не есть по-моему политика.

Я убежден, что мы достигнем сносного компромиссного мира; кое-что нам придется отдать Италии и, конечно, мы за это ничего не получим. Затем нам придется изменить весь строй Австро-Венгрии, по схеме предначертанной французами, и мне пока отнюдь не ясно, как будет совершено преобразование против воли венгерского и немецкого населения. Но я надеюсь, что мы войну переживем, и я также надеюсь, что постановления лондонской конференции будут пересмотрены. Пусть только старик Гинденбург вступит в Париж – и Антанта сейчас же скажет магическое слово, что она готова начать переговоры. В этот момент я готов буду пойти на крайности и обратиться ко всем народам центральных держав с открытым призывом, спросив их, желают ли они бороться и дальше ради завоеваний, или они хотят иметь мир.

Итак, мой план, надежда, которой я живу, заключаются в том, чтоб как можно скорее покончить с Россией, затем сломить волю Антанты к уничтожению и затем заключить мир, хотя бы с потерями. Разумеется, после взятия Парижа все что есть «влиятельного», за исключением императора Карла, затребует доброго мира, а этого мы не достигнем ни в коем случае, и мне придется стать предметом всеобщей ненависти за то, что я испортил мир.