Русская революция. Книга 1. Агония старого режима. 1905—1917

2) рабочие, объединенные в артели и распределяющие весь заработок между их членами. Они жили в бараках, предоставляемых работодателями, и, как правило, имели семьи, оставшиеся в деревнях. Поскольку они не могли вести нормальную семейную жизнь, свою деятельность на предприятии они рассматривали как временную и обычно в страдную пору возвращались в родные места. На крупнейших российских предприятиях — текстильных мануфактурах — эта категория рабочих составляла существеннейшую часть.

Две вышеобозначенные категории составляли большинство тех, кто по переписи 1897 года был отнесен к разряду промышленных рабочих. В большинстве своем это были крестьяне. Следующие две категории включают тех, кто порвал связи с деревней:

3) рабочие, живущие в своих семьях. Так как заработки были низкими, жены тоже стремились наняться на работу. Часто они жили на квартирах, предоставляемых владельцем предприятия, — больших, разгороженных занавесками помещениях с общей для нескольких семей кухней. Иногда владелец организовывал фабричные школы, лавки. К такому обустройству прибегло и советское правительство в 30-е годы в период индустриализации;

4) высококвалифицированные рабочие, зависимые от хозяев предприятия только в вопросе заработной платы. Они самостоятельно снимали квартиры и сами обеспечивали себя продуктами. Потеряв место в городе, в деревню они уже вернуться не могли. Только у этой категории рабочих отношения с хозяином перестают напоминать крепостную зависимость. Рабочие этой категории встречались в основном на хорошо технически оснащенных предприятиях — например на машиностроительных заводах, сосредоточенных в Петербурге.

Как видно из этой классификации, работа на промышленных предприятиях сама по себе не означала урбанизации работающих. В большинстве промышленные рабочие продолжали жить в деревнях, где и располагались в основном фабрики, и сохраняли прочные связи с деревней. Поэтому не вызывает удивления то, что они разделяли вполне «мужицкие взгляды». Шульц-Геверниц приходит к выводу, что основное различие между русскими и западноевропейскими рабочими проистекает именно из того, что первые не порвали связи с землей²⁸. Единственное существенное отклонение от общей схемы наблюдается среди квалифицированных рабочих (четвертая группа), которые уже в 80-е годы прошлого столетия стали проявлять «пролетарские» взгляды. Именно они испытывали потребность в объединении для взаимовыручки в профессиональные союзы по иностранному образцу, а также в системе школьного образования. Созданный в Петербурге группой квалифицированных рабочих в 1898 году «Центральный рабочий кружок» был первым зачаточным профсоюзом в России. И самыми ранними проявлениями нового духа явились стачки рабочих текстильных мануфактур в 1896–1897 годах, требовавших улучшения условий труда²⁹.

Несмотря на деревенские корни и деревенское мировоззрение большинства промышленных рабочих, правительство относилось к ним с подозрительностью, опасаясь, что из-за скученности и близости к городам они воспримут дух бунтарства. И действительно, основания для опасений были. В начале 900-х годов 80–90 % рабочих Петербурга и Москвы были грамотными и потому оказались верной добычей радикальной пропаганды и агитации, к которой сельские жители оставались совершенно невосприимчивы.

* * *

Что сложнее всего понять в сельской России — так это мужицкое сознание. И здесь, увы, не помогут ученые труды. Ибо существует множество исследований экономических условий жизни дореволюционной деревни, фольклора и обычаев крестьянства, но нет научного труда, объясняющего, во что мужик верил и что он думал³⁰. Создается впечатление, что русская интеллигенция смотрела на мужицкое сознание как на некий образец незрелой прогрессивной мысли (в сравнении с их собственным сознанием), не заслуживающей серьезного внимания. Чтобы попытаться понять феномен «мужицкого сознания», следует обратиться к иным, не научным, а главным образом литературным источникам³¹. Свидетельства, предоставляемые нам художественной литературой, можно дополнить материалами, собранными исследователями обычного крестьянского права. Они позволяют косвенно проанализировать, как в крестьянском сознании преломлялись повседневные проблемы, в особенности имущественные тяжбы³². Знакомство с этими материалами не оставляет сомнения, что русская крестьянская культура, как и культура крестьянства других стран, являет собой вовсе не низшую, слаборазвитую ступень цивилизации, а скорее, собственную цивилизацию.