Русская революция. Книга 3. Россия под большевиками 1918 — 1924

Среди обстоятельств, оказавших влияние на итоги событий и могущих быть названными «объективными», хотя они имели не материальную, но культурную природу, следует особо отметить слабую развитость у русского населения чувства патриотизма. Белые вдохновлялись примером русского национального восстания против иноземных захватчиков, имевшего место в начале XVII столетия и положившего конец «Смутному времени». Они взывали не к классовым инстинктам, то есть не к чувствам обиды или алчности, но к чувству национальной гордости. Этот призыв нашел ответ у небольшой группы, состоявшей в основном из офицеров и студентов: ситуация общая и для Колчака, и для Деникина³⁵³. Ни русское крестьянство, ни нерусские меньшинства (к которым в данном случае следует отнести и казачество) не могли вдохновиться призывом освободить Россию. Царскому правительству не удалось создать у своих подданных чувства национального единства и общности интересов: призыв большевиков грабить, дезертировать из армии и отделяться от империи казался им более привлекательным. Когда закончилась гражданская война и большевики заторопились начать коммунистическое строительство, им пришлось в свою очередь взывать к патриотизму, и ответом им стало, конечно же, все то же безразличие. На него большевики отреагировали перманентным террором.

Для историков, занимающихся русской революцией, обычным стало приписывать поражение белых их неспособности завоевать массовую поддержку населения; подразумевается при этом, что причиной тому стало нежелание белых принять прогрессивную социально-политическую платформу. Заявляется, в частности, что белые потеряли опору в российском крестьянстве, поскольку не смогли вовремя узаконить собственность на земли, захваченные в 1917–1918 гг. Предположение это нельзя ни доказать, ни опровергнуть, поскольку не проводилось ни референдумов, ни опросов общественного мнения, на основании которых можно было сделать подобные выводы. Это не заключение, выведенное из наблюдения, но априорное предположение: в союзнических кругах, особенно в Америке и Британии, было твердо установлено, что режим, прочно утвердившийся у власти, заведомо опирается на поддержку масс; если же режим не удерживается у власти, значит, доверием народа он не пользуется. Однако посылка, основанная на опыте демократий, где власть получают вследствие голосования, никак не приложима к обществам, где власть добывается и удерживается силой. На вопрос: «Как могут стоять у власти большевики, если не опираясь на большинство народа, которое их поддерживает»?» — генерал Уард, командующий британскими силами в Омске при Колчаке, ответил вполне уместным вопросом: «А как единоначальное управление просуществовало в России от Ивана Грозного до Николая Второго?»³⁵⁴.

Гражданская война — не соревнование в популярности. Нет никакой уверенности в том, что русские или украинские крестьяне, дай им право выбора между красными и белыми, выбрали бы первых. Поскольку, если и правда то, что красные отдали общинам частные помещичьи угодья и земли состоятельных крестьян и что отношение белых к подобной политике было неоднозначным, красные утратили завоеванную этой политикой популярность вследствие жестокости, проявленной при продразверстке и классовой войне в деревне. Доступные источники информации свидетельствуют, что в гражданской войне крестьянство держалось особняком, поносило обе воюющие стороны и мечтало, чтобы его оставили в покое. Практически все наблюдавшие события современники свидетельствуют, что, когда власть переходила к красным, местное население тосковало по белым, но если на некоторое время устанавливалась власть белых, крестьяне желали, чтобы вернулись красные. Наличие подобной позиции, «чума на оба ваши дома», многократно подтверждалось и русскими консерваторами, и либералами, и радикалами, и иностранными наблюдателями: она явилась следствием вековых традиций, рассматривавших народ как объект управления и не пытавшихся внушить ему даже подобия гражданственности. Петр Струве, проживший 1918 г. под большевиками, пишет: «Население всегда составляло либо совершенно пассивный элемент, либо, в лице зеленых и иных банд, элемент одинаково враждебный обеим сторонам. Гражданская война между красными и белыми велась всегда относительно ничтожными меньшинствами при изумительной пассивности огромного большинства населения»³⁵⁵. Деникин отмечал в крестьянине «его беспочвенность и сумбурность. В нем не было ни «политики», ни "Учредительного собрания", ни «республики», ни "царя"»³⁵⁶. Меньшевик Мартов писал, что в гражданской войне «самым слабым местом революции оказались равнодушие и пассивность масс»³⁵⁷.

Большевикам удалось с помощью меньшевиков и эсеров привлечь массы промышленного рабочего класса на свою сторону, но сомнительно, что рабочих при этом набиралось достаточно (их было менее одного миллиона), чтобы склонить весы в их сторону.