Русская революция на Украине

— Следовательно, они, а не мы, — продолжал я, — виноваты в этой войне. Мы сейчас только защищаемся, но этого, друзья, недостаточно: мы должны не только защищаться, но и перейти в наступление, ибо защита — дело хорошее, когда мы, низвергнув власть капитала и государства, живем свободно и в довольствии, когда среди нас исчезло рабство и живет равенство и свобода, а враги наши восстают против этой нашей жизни с целью разбить ее и поработить нас. Но когда мы только идем к этим своим целям, то тут мы должны заботиться о наступлении против своих врагов. Защита тесно связана с наступлением, но она есть дело тех наших братьев и сестер, которые не вошли в передние ряды революционных борцов, а идут по их следам, подхватывая, расширяя и, развивая провозглашенные ими идеи в революции, которую вы, друзья, неверно называете войной. В этом случае дело защиты принимает свой должный характер и оправдывает всю ту кровь, которая проливается на передовых позициях в разрушительном процессе революции; ибо оно закрепляет по следам этого процесса его творческие достижения».

В это время послышался крик: «Отдельная пулеметная команда — огонь! Это относилось к выдвинутой вслед за сторожевыми и секретными заставами пулеметной команде из 16-18-ти пулеметов, чтобы на колене железнодорожного полотна, во время встретить эшелоны неприятеля. (Такое бросание пулеметами мною не одобрялось, но то было время, когда красногвардейские отряды имели в своем распоряжении пулеметов в три-четыре раза больше, чем нужно было, поэтому пулеметами не дорожили, что доказывается хотя бы этим выдвижением их далеко за линию фронта).

Когда пулеметная команда открывала огонь, тогда только я увидел, что вокруг меня было около ста бойцов, слушавших то, о чем я говорил. Теперь они разбегались от меня по своим местам. На огонь наших пулеметов был открыт сильный огонь со стороны неприятеля. Тут же затрещала пулеметная и ружейная стрельба по всему нашему фронту, что осветило всю линию. Огонь со стороны неприятеля прекратился. Прекратилась стрельба и у нас. Страшно тяжело было у меня на душе в эту минуту. Бойцы тоже говорили, что чувствуют что-то нехорошее и вспомянули удаль казаков, как они в 1905-6 годах расправлялись с трудовым народом, осмелившимся заговорить о своих нуждах свободно и вслух на своих сходах-собраниях.

Каждый из нас, если и не видел этого, то слышал. И это еще больше бодрило бойцов — не бояться смерти, встретить более решительно этих людей, — в иных условиях таких же, как и мы, способных на плохое, и на хорошее, как способен каждый человек, но в данном случае, людей воодушевленных напыщенной отжившей идеей ведомых генералами и офицерами; людей, хотя и обманутых, но с оружием в руках рвущихся через революционную территорию на Белый Дон к генералу Каледину, чтобы поддержать силы реакции и дать им восторжествовать над так дорого стоящей трудящимся революцией. И, следовательно, — людей — наших врагов, готовых каждую минуту нас схватить, сечь нагайками, бить шомполами и затем совсем убить.

Среди бойцов в цепи начали раздаваться возгласы: «Идем же в наступление! Ибо если высадятся из эшелонов, то хуже будет»…

Но вскоре казаки снова придвинулись к нашей позиции и открыли огонь. Снова затрещали ружья и пулеметы с нашей стороны, и на этот раз настолько сильно и метко, что передний казачий эшелон дал быстрый ход назад, изредка отстреливаясь, отдаленными выстрелами из винтовок и пулеметов.

Но, так как, вслед за этим первым эшелоном, вышедшим со станции Хортица в наступление против нас было пущено казачьим командованием несколько эшелонов, то отступающий первый эшелон, идя быстрым ходом навстречу идущим им на подмогу, налетал на один из них, сбил его и сам слетел с рельсов. Это крушение было настолько сильно, что много вагонов было разбито, люди и лошади убиты. Оно же, это крушение заставило казачье командование оттянуть все воинские эшелоны, остававшиеся на станции Хортица, назад по пути к Никополю, выделив в то же время делегацию, преимущественно из казаков, человек в 40, для переговоров с нами.