Русская революция. Политэкономия истории

Непрерывный и все более усиливавшийся Кризис власти привел к тому, что сформировать работоспособное правительство оказалось просто невозможно. Указывая на этот факт 25 декабря 1916 г., кн. Львов, от лица Председателей Губернских Земских Управ, в письме к М. Родзянко указывал, что «беспрестанная смена министров и высших должностных лиц государства в таких условиях, в которых она происходит в связи с постоянным изменением проводимой этими лицами политики, ведет к прямому параличу власти»[273]. «В целом ситуация создавала ощущение, — вспоминал вл. кн. Кирилл Владимирович, — будто балансируешь на краю пропасти или стоишь среди трясины. Страна напоминала тонущий корабль с мятежным экипажем. Государь отдавал приказы, а гражданские власти выполняли их несвоевременно или не давали им хода, а иногда и вовсе игнорировали их…»[274].

5 января 1917 г. «Русские ведомости», внешне скорбно, но внутренне торжествуя, сообщили: «Бюрократия теряет то единственное, чем она гордилась и чем старалась найти искупление своим грехам, — внешний порядок и формальную работоспособность»[275]. «Я, — вспоминал П. Милюков, — так же хорошо мог бы озаглавить этот предреволюционный год словами «паралич власти». «Власти нет», — вторил кн. Львов. «Правительства нет», — подтверждал А. Протопопов[276].

«Русский ковчег не годился для плавания, — приходил к выводу британский премьер-министр Д. Ллойд Джордж, — Этот ковчег был построен из гниющего дерева, и экипаж был никуда не годен. Капитан ковчега способен был управлять увеселительной яхтой в тихую погоду, а штурмана изображала жена капитана, находившаяся в капитанской рубке…»[277]. Но даже в этих условиях, отмечал председатель Государственной Думы, «умеренные партии не только не желали революции, но просто боялись ее…, тем не менее, мы все понимали, что курс принятый правительством, с еще большей вероятностью приведет к краху Государство»[278].

«Они — революционеры — не были готовы, но она — революция — была готова. Ибо революция только наполовину создается из революционного напора революционеров. Другая ее половина, а может быть, три четверти состоит в ощущении властью своего собственного бессилия. У нас, у многих, — вспоминал В. Шульгин, — это ощущение было вполне»[279].

Внутренний враг

Все иллюзии исчезли, все разногласия отпали… Я выставил бы боевой лозунг и шел бы на прямой конфликт с властью.

А. Гучков, 25.10.1915[280]

«Мы стоим на повороте, от которого зависит все дальнейшее течение событий…, — приходил к выводу в августе 1915 г. на Совете министров, министр торговли и промышленности В. Шаховской, — Нельзя не считаться с тем фактом, что поражения на фронте создали революционно-повышенное настроение в стране»[281].

И это революционное настроение, отмечал начальник петроградского охранного отделения К. Глобачев, создавалось вовсе не подпольными социалистическими организациями: «подпольное революционное движение, опирающееся на рабочие круги, не представляло особой опасности; оно всегда существовало и даже в более крупных размерах, а правительственные органы имели в своем распоряжении достаточно средств если не для полного уничтожения, то, во всяком случае, для систематической его парализаций. Но что было гораздо серьезнее и с чем нельзя было бороться обычными средствами, так это прогрессивное нарастание оппозиционного общественного настроения»[282].

Подтверждение тому давал уже майский 1915 г. съезд промышленников — «со всех сторон мне, — вспоминал М. Родзянко, — передавали, что участники съезда крайне возбуждены, и что на съезде готовится революционное выступление»[283]. «Разговоры кончены, должны начаться действия, — указывал в октябре на Совещании Прогрессивного блока член ЦК кадетской партии А. Шингарев, — Но на них или неспособны, или они не назрели…, надо делать революцию или дворцовый переворот, а они, невозможны или делаются другими»[284].

В этих условиях на первый план выдвинулась мобилизация либеральных общественных сил, которая стала осуществляться на базе легальных общественных и государственных организаций:

Земгор

Общественные стали возникать с первых дней войны, в августе 1914 г., когда земские и городские партии приступили к возрождению массовых организаций — «Союзов», времен японской войны: по аналогии с «Союзом земств» — был учрежден «Всероссийский земский союз помощи больным и раненым воинам» (Земсоюз) под предводительством кн. Г. Львова. После поражений 1915 г. этот союз слился с «Союзом городов» (Согор) П. Милюкова, образовав «Земгор».