Русская революция. Россия под большевиками. 1918-1924

* Десятый съезд РКП(б): Стеногр. отчет. С. 856—857. Троцкий в автобиографии (Моя жизнь. Берлин, 1930. Т. 2. С. 198—199) припоминает, что он предлагал ЦК заменить продразверстку продналогом уже в феврале 1920 г., но тогда его предложение не прошло. Его достаточно предусмотрительное предложение можно найти в кн.: Троцкий Л. Соч. Т. 17. Ч. 2. М—Л., 1926. С. 543-544.

Представляя новый курс, Ленин подчеркивал его политическое значение: нельзя успешно управлять такой страной, как Россия, без поддержки со стороны крестьянства, составлявшего огромное большинство населения. В одном из разговоров Каменев сказал, что первоочередная задача теперешней политики — «внести политическое успокоение в крестьянство», а затем побудить его увеличить посевные площади⁸⁷. Ранее ходившее в классовых врагах, крестьянство ныне стало союзником. Ленин признал тот факт, прежде им не учитывавшийся, что в России, в отличие от почти всех европейских стран, большинство сельского населения не было ни наемными рабочими, ни арендаторами, а независимыми мелкими производителями⁸⁸. Разумеется, они были типичными «мелкими буржуями» и уступка им позорным отступлением, но лишь временным: по Ленину, речь шла лишь об «экономической передышке», а Бухарин и Д.Б.Рязанов, проводя аналогию с Брест-Литовским договором, говорили о «крестьянском Бресте»⁸⁹. Как долго эта «передышка» может продлиться, не говорилось, но однажды Ленин признал, что для того, чтобы «переделать» крестьян, нужны поколения⁹⁰. Эти и другие замечания Ленина на сей счет дают основания предполагать, что, хотя и он видел конечную цель в коллективизации, он, быть может, не взялся бы проводить ее столь скоропалительно, как это сделал Сталин.

В апреле 1921 г. было разъяснено, что новая политика накладывала на каждое крестьянское хозяйство обязательство сдать заранее установленную меру зерна, картофеля и масличных культур. Позднее к списку добавились яйца, молочные продукты, шерсть, табак, сено, фрукты, мед, мясо и сыромятная кожа⁹¹. Объем зерна определялся, исходя из минимальных потребностей Красной Армии, промышленных рабочих и других несельскохозяйственных групп населения. Распределение налога, возложенное на сельские Советы, должно было соизмеряться с тем, что каждое конкретное крестьянское хозяйство может произвести, исходя из его размеров, площади пахотной земли и величины местных урожаев в этой местности. Чтобы побудить крестьян увеличить объем производимой ими сельхозпродукции, декрет опирался в своих расчетах на размеры всей облагаемой налогом земли, то есть на всю потенциальную, а не на реально обрабатываемую площадь. Принцип круговой ответственности за выполнение государственных заданий отменялся⁹².

Первый продналог был установлен в размере 240 млн пудов, что было на 60 млн меньше собранного в 1920 г. и составляло лишь 41% от квоты продразверстки, ранее установленной на 1921 г. Правительство надеялось покрыть разницу, предложив крестьянам мануфактуру в обмен на излишки на бартерной основе, что по расчетам должно было принести дополнительные 160 млн пудов⁹³. Эти ожидания, однако, не оправдались — из-за сильнейшей засухи, поразившей весной 1921 года основные хлебородные земли, вместо предполагаемых 240 миллионов продналог дал лишь 128 миллионов⁹⁴. Не спас и бартер, поскольку предложить крестьянам для обмена было, собственно, нечего.

Хотя новая политика не принесла немедленных перемен к лучшему, ведь поначалу она оказалась даже менее продуктивна, чем продразверстка, но она знаменовала значительный сдвиг в коммунистическом сознании, давший впоследствии положительные результаты. Ибо в противоположность прежней практике, считавшей крестьян лишь объектом эксплуатации, продналог хоть в какой-то мере учитывал и их интересы.

Если экономическая польза новой аграрной политики была не сразу очевидна, то политическая ее выгода обнаружилась тотчас же. Отмена продразверстки лишила «горючего» мужицкие бунты. На следующий год Ленин мог заявить, что крестьянские восстания, прежде «определявшие общую картину России», прекратились*.

* Ленин В.И. Соч. 3-е изд. Т. 27. С. 347. Текст этого пассажа в последующих изданиях сочинений Ленина (Полн. собр. соч. Т. 45. С. 285) звучит иначе.