Русская революция в Австралии и «сети шпионажа»

Маленькую советскую колонию ослабляла внутренняя разобщенность. Да уж, сплоченной ее назвать было трудно. Дрязги и склоки – болезнь всех замкнутых коллективов, и в советских посольствах с их повышенным уровнем изоляции от внешнего мира, она проявлялась особенно остро. Сотрудники «варились в собственном соку», общению с внешним миром препятствовали режимные ограничения и языковые трудности. Все друг за другом следили, всё подмечали – кто что делает, когда приходит на работу, что купил, сколько тратит и т. д. Деньги в чужих карманах считали с упоением. Любые мелочи могли послужить причиной зависти, взаимной неприязни и даже лютой ненависти.

Коллеге дали лучшую мебель для обстановки квартиры, ему завидовали. Кто-то сумел устроить свою жену на полставки уборщицы или горничной (то есть включить в разряд работников, «принятых на месте»), а кто-то на три четверти ставки. У кого-то есть машина, а у кого-то нет. Кому-то больше и чаще оплачивают медицинские услуги. Поводы для взаимных претензий и недоброжелательства находились всегда. Жаловались, писали кляузы, делали мелкие и не такие уж мелкие гадости…

С такого рода обстановкой Петровы были знакомы по опыту работы в столице Швеции. Это подтверждают и его отношения с Рыбкиной. Однако в Стокгольме, особенно в период войны, когда стоял вопрос о выживании Советского Союза и решались насущнейшие задачи большой политики, на межличностные конфликты оставалось не так много времени. В Канберре же, с ее на первый взгляд приглушенной политической активностью, они расцвели пышным цветом.

Петровых не полюбили с самого их приезда, но поначалу это была естественная реакция посольского коллектива, который называют «террариумом единомышленников». К чужакам долго присматриваются, пока не признают своими. Если не признают, быть им жертвой скрытой агрессии, проявляющейся в бытовых мелочах и в вещах более серьезных.

Скандалы и скандальчики будоражили посольство к вящей радости его обитателей, получавших пищу для пересудов. Один из них разразился меньше, чем через два месяца после приезда Петровых и имел непосредственное отношение к резидентуре. Об этом рассказано в их воспоминаниях. Сыр-бор разгорелся из-за любовных похождений Садовникова. Он вступил в аморальную (по советским понятиям) связь с машинисткой посольства, что разгневало его супругу и вызвало семейную ссору. Пребывая в состоянии душевного разлада, резидент перебрал с алкоголем, причем сделал это на квартире австралийского знакомого, где и заночевал. Это классифицировалось как вопиющий и недопустимый проступок. Садовникова отозвали в Москву.

Заметим, кстати, что Петров поступал умнее – если напивался и ночевал у Бялогурского, то делал это не в Канберре, а в Сиднее, не афишируя свои прегрешения.

Происшествие с Садовниковым в чем-то сыграло на руку новому сотруднику. Обязанности резидента сначала возложили на Пахомова, а с февраля 1952 года, с отъездом корреспондента – на Петрова. Тогда же ему присвоили дипломатический ранг третьего секретаря и звание полковника.

Его быстрое возвышение не обрадовало коллег. Год как приехал, а уже начальник. Формально – исполняющий обязанности, но дела это не меняло. Де-факто в должности, со всеми привилегиями и зарплатой. Поселился на вилле, разъезжает повсюду, а не «маринуется» в посольстве.

Поначалу Петровых особо не трогали и они не обращали внимания на косые взгляды и перешептывания за своей спиной. Их заботили, прежде всего, «производственные» вопросы. Владимир должен был утвердиться профессионально, показать центру, насколько полезно его назначение. Но не все с этим ладилось.

По оценке австралийских источников, базировавшихся на материалах Королевской комиссии и данных АСИО, сведения, которые Петров передавал в Москву, не представляли особенного значения. Ему не удавалось завербовать новых агентов и осведомителей. Исключением была реанимация бывшего агента Андрея Фриденбурга, который работал на советскую разведку еще в годы войны, находясь на территории оккупированной Латвии. Эмигрировав в Австралию, Фриденбург докладывал о настроениях в латвийской диаспоре[389].

Из воспоминаний Петрова явствует, что связи в различных слоях общества у него имелись и его контакты давали информацию. Однако от него ждали крупных успехов, выхода на политические и общественные фигуры в парламентских и правительственных кругах или близких к ним. Мелкой рыбёшки было достаточно, а вот большая не ловилась.