Русская романтическая новелла

Волнение чувств захватило голос Долевского. Он замолчал, но колеблющаяся грудь, судорожно сжатые губы и бледность щек показывали, как истинно, как глубоко его огорчение. В самом деле, только теперь, когда он убедил себя в невозвратной утрате сердца Анны Петровны, только теперь он почувствовал, до какой степени любил ее. С ним случилось то же что случается обыкновенно с ветрениками, которые понимают всю цену сокровища тогда только, когда его потеряют.

— Это превосходит всякое вероятие! — начала Анна Петровна тихим голосом. — Вы поступили как нельзя хуже и вы же меня обвиняете! Впрочем, я готова отвечать вам на все, чтоб видеть, как далеко простираются ваше лицемерие, ваша несправедливость. Извольте меня спрашивать.

— Прежде всего я желал бы знать, почему вы оставили маскарад и увезли с собою мою шляпу и шубу?

— Я оставила маскарад потому, что мне сделалось там смертельно скучно; шуба и шляпа ваши были у моего человека; их никто не увозил, и вам самому очень хорошо известно, что вы приехали домой в своей шубе и шляпе.

— В самом деле??? А хотите ли вы посмотреть, в каком наряде я действительно вернулся из маскарада?

— Меня это очень мало интересует; впрочем, пожалуй!

Долевский стремительно подал руку жене и повлек ее в кабинет:

— Вот в чем я приехал домой! — кричал он: — вот в чем…

Говоря это, он искал глазами на полу чужой шубы и шляпы, но они уже исчезли.

— Я ничего не вижу здесь, кроме ковра, — возразила жена, — ужели вы хотите меня уверить, что вы ехали со мною завернувшись в этот ковер? Но я сейчас обнаружу всю нелепость ваших странных, фантастических выдумок.

Тут Долевская позвонила.

— Принеси сюда, — сказала она вошедшему слуге, — ту шубу и шляпу, в которых барин приехал нынешнею ночью из маскарада.

Через минуту слуга исполнил ее приказание.

— Где ты взял это? — закричал Долевский, — сказывай, кто тебе отдал мою шубу и шляпу, которых искал я целый час у подъезда?

— Вы сами изволили отдать мне их в передней на руки, когда воротились из маскарада.

— Прочь с глаз моих, негодяй! — заревел Долевский. — Я теперь вижу, что целый дом против меня в заговоре; я теперь понимаю, что здесь все против меня вооружено и подкуплено! И кем же? Моею женою! Вот награда за мое ребяческое доверие!

— Жаль мне вас, — начала Анна Петровна, — никогда я не ожидала, чтоб вы могли унизиться до таких бесполезных и смешных изворотов! Прошу вас об одном: позвольте мне вас оставить… — Тут Долевская горько зарыдала.

— Да объясните же мне, наконец, эту загадку, — сказал Долевский.

— Вам очень хорошо известно, что вы приехали домой вместе со мною, в своей шубе и шляпе, вот в этой маске и в этом домино с красной ленточкой, тайну которой узнала я от служанки; вы очень хорошо помните, как нарушили мой сон, явясь неожиданно в моей спальне, как погасили мою лампаду…

Тут Долевский уже потерял совершенно рассудок. Бессмысленно глядел он на капуцин и маску, топал ногами, рвал на себе волосы, вопил, проклинал себя. Он заставил Долевскую несколько раз повторить рассказ о случившемся и, убедясь, наконец, что она говорит без обмана, впал в мучительное подозрение, что какой-нибудь злодей воспользовался его отсутствием и нарядился в его одежду. Он признавал в этом кару провидения за свои шалости, в которых громко и подробно теперь каялся.

— Прости меня, Анна, — повторял Долевский на другой день утром, целуя руки своей жены, — я всегда любил тебя, а теперь люблю более, нежели когда-нибудь; я хочу загладить свои прежние проступки: на этой же неделе оставим столицу, чтоб избежать толков и сплетней, которых я предвижу целую бездну; уедем на полгода в нашу подмосковную деревню, предав совершенному забвению всех капуцинов и других маскарадных оборотней. Докажем им, что они, намереваясь окончательно разрушить наше семейное счастье, утвердили его навеки.

И Долевские оставили Петербург.

ПРИМЕЧАНИЯ