Русская рулетка

Она приготовилась поставить очередную заметку, но я ни на секунду не забывал, во что был втянут последние дни, и мне не захотелось играть ещё и в демократию.

– Можно я вам задам тот же вопрос?

Она поправила очки и объяснила со снисходительной улыбкой:

– Понимаете, я занимаюсь изучением настроений граждан, а не беседую.

– Странное же место вы выбрали для изучения, – заметил я.

– Почему же? Конечно, можно просто звонить по телефону. Это самый простой и удобный способ. Но он страдает значительными погрешностями. Люди смотрят телевизионные новости или читают газету, и на них влияет мнение, которое они только что услышали или прочитали. Влияет и фактор родных стен, ремонт или ребёнок расстроил. А многих беспокоит, что их могут найти по телефонному номеру, и они не хотят быть искренними.

– То есть боятся?

– Зачем боятся? – Она говорила так, словно запомнила это на лекции. – Просто инстинкт самосохранения. И согласитесь, если человеку задать одни и те же вопросы, в разное время, в разные дни, на работе или дома, после ссоры или наоборот, примирения в семье – мы получим разную структуру ответов.

– Да-да, понимаю, – согласился я. – И вы решили опрашивать по кафе. Но здесь тоже ответят по разному. Я, например, был раздражителен до еды, а поел – и у меня другое отношение к жизни.

– Не вы один такой, все мужчины одинаковы… Однако не будем отвлекаться. Я всех спрашиваю, когда начинают есть. Итак, как вы относитесь к компетенции руководства страны?

– Вы готовите статью? Диссертацию?

– Диссертацию. И статью.

– А я могу не отвечать на вопрос?

– Конечно, можете.

Она чуть скривила тонкие, ровно окрашенные губы.

– Вы не так поняли. Я не боюсь за собственное мнение. Гордость не позволяет пугаться того, что исходит от людей власти. В этом я скорее язычник, чем последователь христианской традиции…

Нас прервал молодой человек с бабочкой, уж не знаю, сам хозяин или бармен. Он опустил на стол блюдце с двумя пирожными, рядом поставил чашечку. От кофе поднимался пар.

– Повторите, – я обвёл указательным пальцем то, что он принёс. Он ничего не сказал и оставил нас одних. Я подвинул блюдце и чашечку к социальной исследовательнице. – Только не отказывайтесь. А то мне неловко. После меня ведь никто не зашёл, так что торопиться вам некуда.

– Нет, я не могу, – слабо возразила она.

– Тогда я буду есть, – сказал я тоном профессора на экзамене и принялся разрезать мясо и яичницу. – А вам не стану отвечать из-за язвы двенадцатиперстной кишки. Худые барышни производят на неё плохое впечатление.

Последним аргументом мне удалось убить зародыш возражения.

– Ну хорошо, – согласилась она. – Будем считать, вы меня сюда пригласили.

– Так оно и было, – кивнул я. – Кстати, запамятовал, как вас зовут?

– Наташа.

– Прекрасное имя. У меня о нём самые приятные воспоминания.

Она впервые за время нашей беседы улыбнулась. Улыбка оказалась приятной, располагающей к доверительности.

– Помните? «Это хуже, чем преступление. Это ошибка».

– Кажется, так сказал Наполеон, – мило отозвалась Наташа.

– Наполеон, Талейран, не важно. Важен подход. Ошибка представителя руководства страны хуже преступления. Но это там, где есть общественное мнение, где мораль власти. У нас же наша либеральная власть скрывается за формальным чиновничьим правом, называемым властью закона. Только и слышишь, пусть доказывает и решает суд. Если меня суд не признал преступником, значит я не преступник. За преступление я согласен быть подвергнутым импичменту, уйти с должности. А за ошибку? За ошибку, которая хуже преступления, нет. Достаточно, если обтявкает свора демократических журналистов.

– Это вы к чему? – поинтересовалась социальная исследовательница и будущий кандидат наук.

– Это к вашему вопросу об отношении к руководству страны.

Я начинал ловить себя на мысли, что понимаю, почему Ивану так хотелось излить своё отношение к происходящему в стране. В таком отношении моё главное, социальное я. И может быть, завтра оно умрёт вместе со мной, и никто о нём не узнает, не узнает, какие сильные, не обывательские волновали меня чувства, мысли. В известном смысле, это хуже и страшнее, чем смерть тела. Нет, раз уж появилась слушательница, которая подняла задевшую меня тему, я должен был высказаться. И я продолжил: