Русская сила графа Соколова

– Ваше благородие, я имел превосходную жизнь и красивую жену Сарру, урожденную Сандлер. Ее папа Соломон – это суконно-торговое заведение: драп, трико, шевиот, бархат, атлас, люстрин и прочее. Папа умер в одиннадцатом году, и все это добро отошло к его единственной и ненаглядной дочери Сарре. Так я враз разбогател, стал торговать в трех лавках и думал, что всегда буду жить неплохо. Неужели не слыхали про папу Сандлера? Но про Сарру знают все, и не только на нашей улице. Доложу вам, ваше благородие, что моя Сарра самая красивая женщина, может, во всей губернии. Теперь я очень скучаю об ней. Бенэмонэс!

Соколов вдруг проявил знания древнееврейского языка. Он произнес:

– Можешь мне честное слово – бенэмонэс – не давать. Я и так верю в красоту твоей Сарры.

Бродский вдруг застонал:

– Чтобы чирьи завелись в головах моих врагов! Я лишился всего хорошего – и Сарры и лавок – безо всякой вины.

Отрешенно глядя в пол, он рассказывал сыщику, как его родители, фармацевты, годами дружили с семьей Сандлер, как сам он, Иосиф, сгорал от любви к Сарре. Когда той исполнилось шестнадцать лет, сыграли свадьбу.

– И все вышло из-за моей красавицы, из-за моей Сарры. – На глазах Бродского показались слезы. – Умный папа Соломон Сандлер говорил: «Из всех молочных блюд самое лучшее – жареная курица». Лучше бы я в тот день сломал ногу, когда позвал в гости начальника сыскного отделения Сычева. С этого случая в моей жизни наступил полный мрак, а впереди – двенадцать лет позорной каторги. И все началось с того, что Сычев увидал мою Сарру, когда я с ней стоял у своей лавки. Он вылупил на нее буркалы и облизался, словно кот на крынку со свежей сметаной. Ваше благородие, вы можете себе представить Иосю Бродского убийцей? Я сам себя убийцей даже в страшном сне видеть не могу. Однажды я вышел на крыльцо, а мой сосед Семен Кугельский зарезал курицу. Так я, бенэмонэс, едва не умер от страха и жалости. А этот Сычев, чтобы у него в мозгу завелись рыжие тараканы, так подстроил, что суд признал меня за убийцу. Вы позволите попить какой-нибудь воды?

– Я сделаю, Бродский, тебе праздник.

Соколов вызвал надзирателя, дал денег. Тот уже через несколько минут притащил в камеру корзину, в которой разносят заключенным передачи от родственников. Теперь в корзине стояло полдюжины запотелого пива в зеленовато-коричневых бутылках, на которых были отлиты не только инициалы владельца пивного завода Берникова, но лаже для заказов на дом номер телефона – 20. Красивая была жизнь в старой России!

Страшная история

Бродский выпил две бутылки пива и малость захмелел. Он задумчиво почесал подбородок:

– Это, ваше благородие, такая история, что трудно понять, с чего надо начинать. Наверное, начну с Кугельского. У него, уверяю вам, водилась копейка. Он держал пивное заведение с бесплатными солеными снетками. Народ словно совсем глупый. Ради этих пустяков – соленых снетков – пер к нему гурьбой. Да, Кугельский жил хорошо, пока не добрались до него полицейские.

– Арестовали? – Соколов весьма заинтересовался этой историей.

– Гораздо хуже! Как-то мне попался у ворот Кугельский. Он был зачем-то пьян и очень грустен. Я его спросил: «Что с тобой, Семен, плохого произошло?» Семен сказал: «Пойдем ко мне в трактир и еще выпьем». Я пошел. Когда мы выпили, он сказал такое, во что я поверил, ибо от некоторых евреев еще прежде слыхал подобное. – Просяще посмотрел на Соколова: – Вы позволите еще налить мне пива? Спасибо, пью опять за ваше драгоценное здоровье.

Бродский осушил залпом два бокала и захотел в туалет. Вернувшись, уже совершенно бойко продолжил:

– Кугельский сказал мне, что еще осенью был у него агент сыскного отделения Дросинский. Вы, ваше благородие, такого не знаете? И это очень хорошо. Поверьте мне, что это плохой человек, настоящий тип. И Дросинский приказал Кугельскому: «Теперь каждый месяц будешь платить в сыскное отделение оброк – пятьсот рублей! За то, что мы тебя охраняем. Я тебе сделаю удобство – сам буду приходить за деньгами. Об нашем разговоре молчи, потому как это государственный секрет. А сейчас прикажи в коляску ящик „Баварского” пива поставить – у меня именины». Еще бесплатно взял с витрины две бутылки «Перцовой» и уехал на извозчике. Кугельский расстроился, потому что первое число было уже через две недели. Точно в срок, словно киевский экспресс, прикатил Дросинский и стал требовать оброк. Кугельский клялся, что плохо с деньгами, и выложил двадцать рублей пятнадцать копеек. Дросинский взял, и Кугельский обрадовался. Но радовался он зря. Вечером того же дня, когда Кугельский возвращался с собственной супругой из театра, к нему подошли два типа, повалили на землю, изваляли новое драповое пальто и избили ногами, хотя супруга громко кричала полицию. Полиция не пришла, а хулиганы спокойно ушли.

– На другое утро Кугельский сам побежал к вымогателю и отдал семь рублей восемьдесят пять копеек?

Бродский с удивлением уставился на Соколова:

– Именно семь рублей и восемьдесят пять копеек. Таки вы знаете эту страшную историю?

Соколов неопределенно отвечал:

– Я знаю людей. И что было дальше?